Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

– В ручье он слишком желт.

– А в лесном озере – поверьте, у меня было время его разглядеть сегодня с утра и ощупать в ночи – слишком крупен.

Они помолчали.

– Стоит разузнать, кто сей оборванный Робинзон, – заявил де Бриак. – Вы представляете себе, в каком направлении течет ручей?

– Конечно, – пожала плечами Авдотья. – Сначала вдоль владений Дмитриева. А потом – у Щербицких. – Дуня вспомнила о подругах и приуныла. Скорее всего, они снялись с места на следующий день после облагороженного трюфельным паштетом и отравленного дурными вестями обеда. – Вряд ли они остались в имении, разве что старик Щербицкий мог отказаться сняться второпях. Кроме того, у него подагра. А в ту неделю лили дожди… – содрогнулась она, вспомнив о страшной ночи, когда сбежал Николенька.

– В сырую погоду подагра обостряется, – кивнул де Бриак, не почувствовав ее настроения. – Этот человек, судя по его наряду, и правда похож на слугу старого барина.

– Попытаюсь уговорить папá с маман съездить к графу, – сказала Дуня строго. – Полагаю, днем это безопасно. А вот вас старый Щербицкий вряд ли примет с распростертыми объятиями.

Угол темного рта француза пополз вверх, сложившись в совсем мальчишескую ухмылку:

– Вряд ли после сегодняшней ночи я рискну встретиться безоружным с вашими соседями, княжна.

Авдотья кивнула: так-то.

– Вряд ли и я стану вновь вызволять вас из чужих свинарников, виконт. – И, обменявшись с де Бриаком впервые с момента знакомства искренней приятельской улыбкой, добавила: – А теперь остановите коляску. Думаю, мне удастся пробраться в комнату незамеченной, а если нет – объявлю, что по совету нашего доброго доктора решила совершить утренний моцион.

Врать отцу с маменькой не пришлось – за завтраком никто не заметил ни ее мокрого подола, ни слишком румяных щек. Уговаривать посетить соседей также: вынужденное заточение в имении всем Липецким наскучило и, того более, казалось унизительным подобием домашнего ареста. Николеньку, хоть тот и рвался, решили оставить дома – повторять географию с геометрией. Часов в одиннадцать заложили бричку и, сопровождаемые лаем дворовых псов, тронулась в путь. Солдат неприятеля и мародеров не боялись – от границы Приволья и до усадьбы Щербицких было недалеко.

Солнце стояло почти в зените, дорога пылила, и вскорости невозможно стало дотронуться до раскаленных краев брички; дамы изнывали в кружевной тени зонтиков, лицо отца под шляпой покрылось потом. Общее настроение испортилось. А подъехав к парадному графскому крыльцу, Липецкие и вовсе в грустной растерянности переглянулись: невеликая надежда на встречу с добрыми соседями растаяла.

Дом казался покинутым: окна плотно занавешены, никто из дворни не вышел встречать подъехавших господ. Гости стояли посередь двора, пустого и пыльного, и Дуне вдруг стало до того неуютно, что даже страшно. Княгиня молча промокнула мужу лоб батистовым платком и пожала плечами: ясно, что хозяева в спешке собрались и уехали. Но чтобы не оставили никого присмотреть за усадьбой? Немыслимо! Впрочем, возможно, французы уже прошлись по имению, забрав все, представлявшее для них интерес. Заходить внутрь, дабы это проверить, Липецким не хотелось.

– Что ж… – вздохнул князь. – Визит не удался. Поворачиваем обратно.

– Постойте. – Дуня отказывалась так быстро сдаваться. Пусть не получилось поболтать с Анетт и Мари, но ведь еще осталось главное дело. – Старый Щербицкий живет во флигеле на другом конце парка. Возможно, он все еще здесь?

И, будто в подтверждение ее словам, из-за правого крыла дома вынырнула худая сгорбленная фигура, облаченная, несмотря на удушающий июльский зной, в колпак и бабскую ваточную кофту.

– Ваши сиятельства! – начала фигура дребезжащим голосом. – Неужто здесь остались?! Радость-то какая будет для старого барина! Неделю как молодых в Петербурх проводили… А вот добрались ли, бог весть! Пойдемте, отведу вас – прохладным угостим. Такая жара нынче, даже барская подагра отпустила.

Слуга, прихрамывая, побежал вперед, а бричка Липецких медленно покатилась к стоявшему в глубине яблоневого сада двухэтажному флигелю.