Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

Когда Варя вышла из-за ширмы, Басаргин заметил, что она надела свою ярко-синюю юбку, которую обычно приберегала для более торжественных случаев, и надушилась. Флакон французских духов, купленный еще до всех революций, давно должен был разбиться, но благополучно пережил потрясения и стоял у Вари на столике, на самом видном месте, как напоминание о том, другом времени. Духов на дне оставалось немного, и жена писателя их берегла. Басаргин знал об этом, и его немного озадачила подобная расточительность.

– Варя, не вскружи ему голову, – сказал он то ли в шутку, то ли всерьез.

Варя обернулась и поглядела на мужа с неудовольствием.

– Ах, опять эти твои шуточки… – Она с досадой стала переставлять тарелки на столе. – Мне просто хочется показать ему, что есть другая жизнь. Он совершенно… – Она поискала слово, которое точнее всего описывало бы, что она чувствовала, и наконец нашла: – Неприкаянный. Это же ненормально – в его возрасте только и делать, что гоняться за бандитами.

– Ну, знаешь ли, он сам выбрал эту работу, – сказал Басаргин.

Он и сам не мог понять, почему его задевало, что Опалину вдруг стало уделяться столько внимания. «Уж не ревную ли я? До чего же глупо. Ей 35 лет, мог бы, кажется, не волноваться на этот счет. Болван!»

– Никто ничего не выбирает, – уже сердито ответила Варя. – Можно подумать, ты выбрал профессию репортера этой гнусной газетки. Или я – жизнь в этой комнате!

– Есть газеты и похуже. – Басаргин помрачнел, потому что не любил обсуждать свою работу. – О чем мы говорим? Ты же знаешь все мои обстоятельства. Не могу я врать, как Глебов, мне претит! Пробовал я писать роман, ты читала первые главы и сама мне сказала, что это никогда не напечатают. А сочинять, не надеясь даже, что тебя хоть кто-то прочтет, – это надо быть героем. Но я не герой. Роман бросил, написал комедию – тоже ничего не вышло… Теперь опять надо что-то придумать. И я придумаю! Только это не так легко, как кажется…

Опалин пришел в девятом часу, и Варя сразу же разглядела, что он чем-то удручен. Басаргин же ничего подобного не заметил. Его заинтересовало сообщение Ивана, что Кирпичникова убили бандиты, с которыми он каким-то образом был связан.

– Вы уже их арестовали?

– Нет.

– Почему? Они сбежали?

– Никуда они от нас не денутся, – усмехнулся Иван. – Сейчас надо понять, готовят ли они новое дело. Если да, то взять их с поличным.

– А почему так важно взять с поличным? – спросила Варя.

– Больше шансов, что их посадят надолго. А то они начнут изворачиваться, на происхождение ссылаться, выйдут по амнистии через несколько месяцев, и опять ищи их. С поличным все проще.

– Но ты считаешь, что раскрыл дело? – спросил Басаргин. – Мне просто надо будет в очерке написать…

– Да не я его раскрыл, а доктор, – отозвался Опалин. – Это он кольцо в желудке нашел. Я-то что? Можно сказать, ничего не сделал.

– Ну, нет, я не согласен! – воскликнул Басаргин, но тут выяснилось, что он забыл штопор и бутылки нечем открывать. Писатель отправился искать штопор и потому пропустил историческое, можно сказать, событие – безымянная кошка, подобранная на улице, покрутилась под столом, подошла к Опалину, потерлась о его ногу и проурчала: «Мя!»

Иван скосил на нее глаза, и кошка, решив, очевидно, что достаточно расщедрилась на ласку для большого двуногого существа, еще раз мяукнула и удрала под диван.

– Это поразительно… – пробормотала Варя, – вы – первый человек, к которому она подошла сама! И она мяукает… а мы-то думали, что она немая!

Опалин открыл было рот, чтобы сказать: сегодня он носил в кармане бутерброд с колбасой, о котором вспомнил только перед совещанием, от его одежды пахло едой, и поэтому кошка… но не стал. Он уже усвоил, что в его профессии есть маленькие секреты, о которых лучше молчать – так они попадают в ранг чуда и производят самое выгодное впечатление. В жизни этот принцип тоже не был лишним.

Где-то – сбоку или наверху – заспорили соседи, бранясь на чем свет стоит и портя Варе настроение. Не выдержав, она встала и пересела за рояль. Ей уже давно хотелось проверить, сильно ли он расстроен.

– Вы любите музыку? – спросила она у гостя.

Когда Басаргин наконец-то вернулся со штопором, он услышал, как Варя поет, аккомпанируя себе, известный романс на стихи Лермонтова:

У него заныло в груди. Он застыл на пороге, нелепо сжимая в руке штопор. Как же Максим Александрович любил этот романс! И ведь ни разу, ни разу за то время, что они жили в Москве, Варя не предлагала спеть его. А перед сопляком из угрозыска – пожалуйста! Да он небось и не знает, кто такой Лермонтов…