Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

В кабинете начальника шло оперативное совещание, и причиной его был Опалин, вернее, сведения, которые ему удалось раздобыть.

– Какая у нас рабочая версия? – спросил кто-то из агентов.

Терентий Иванович сделал жест в сторону Опалина, предоставляя ему слово.

– Есть банда, в ней как минимум трое: здоровяк, любитель резать глотки, он же левша, и брюнетка, – заговорил Иван, волнуясь. – Они заманили Кирпичникова. Он был слесарь, и хороший… Я думаю, им требовался кто-то, вскрыть сейф. Почему он проглотил кольцо, я не знаю. То ли хотел надуть подельников, то ли понял, что его все равно убьют, и решил оставить нам улику…

– Ваня, в твоей версии до черта дыр, – буркнул Логинов, насупившись. – Первое: слесарь не обязательно умеет открывать сейфы. Второе: если свой медвежатник по каким-то причинам отпадает, обычно ищут другого.

– Хорошо, тогда найди другое объяснение, – огрызнулся Опалин. Он терпеть не мог, когда его при своих пытались выставить дураком.

– Тихо, тихо, – вмешался Филимонов. – Держите себя в руках, молодой человек… Первое: у нас есть кольцо. Второе: труп человека, который был слесарем. Третье: мы вышли на парикмахерскую. Будем ее разрабатывать. Объект надо взять под круглосуточное наблюдение и установить личности тех, кто там бывает. Поэтому мы сделаем вот что…

Пока они оговаривали детали слежки и обсуждали, кто и в какое время будет ее вести, в другой части Москвы Варя Басаргина накрывала на стол с чувством, которое трудно было бы понять тому, кто никогда не переживал крушения своей страны. Она ощущала необыкновенный подъем, и в то же время ее не покидала убежденность, что все словно вернулось на свои места и она, как когда-то ее мать в большом доме, принимает гостей. И пусть вместо дома была комната в коммуналке, а продукты для ужина они с Максимом добыли не без труда, Варе все равно казалось, что жизнь наконец-то налаживается, а дальше будет только лучше. Кошка, устроившись на спинке кресла, с изумлением наблюдала за царящей в доме суетой, потом прищурилась, сладко потянулась и мягко перепрыгнула на рояль. Оттуда, впрочем, ей пришлось уйти – Варя вдруг решила, что груда вещей, наваленная на крышку, не самым лучшим образом характеризует хозяев дома, и принялась лихорадочно все разбирать.

– Варя! Ну зачем? Варя, ну честное слово, он не такой человек, который станет обращать внимание…

– Давно надо было выбросить всех этих мертвых бабочек, – бормотала Варя, мечась по комнате и рассовывая по углам застекленные коробки, – господи! Как же я их не люблю! Увижу бабочку на булавке – и прямо мороз по коже…

Басаргин взирал на нее с изумлением: он не помнил, чтобы она хоть раз упоминала об этом. Впрочем, пока они были скитальцами, смешно предъявлять к окружающему их пространству какие-то требования.

– Когда, он сказал, придет? – спросила Варя.

– Часов в восемь. По телефону буркнул, что у него какое-то собрание. Комсомольское, наверное…

– Ты ему говорил, чтобы он был осторожен? У нас тут хулиганье…

– Варя, он с оружием, что с ним может случиться?

– Вина не хватает, – пробормотала Варя, глядя на стол. – Сходи к управдомше, попроси у нее.

– Варя!

– Ты заметил, что с тех пор, как он тут появился, соседи стали как шелковые? – спросила Варя. – И все со мной здороваются… Сходи к ней за вином, я знаю, у нее есть.

Смирившись, Басаргин отправился в Каноссу [12] Хождение в Каноссу – эпизод из средневековой истории, связанный с унижением императора Генриха IV перед папой римским. , то есть он думал, что ему сейчас предстоит унижаться, выклянчивая лишнюю бутылочку у жены человека, которого он глубоко презирал. Но вышло совсем иначе: ему вручили аж две бутылки вина («деньги отдадите потом»), объявили, что он прекрасно пишет («я всегда читаю ваши очерки в газете») и пригласили заходить еще.

«А ведь Ваня всего лишь служит в угрозыске, – думал писатель, когда, нежно прижимая к себе бутылки, шел по коридору в свою комнату. – Будь он, к примеру, из ГПУ… ох, боюсь даже представить, как бы меня здесь зауважали…»

– Я принес вино, – сообщил он, входя в комнату и ставя на стол бутылки. – Ты где?

– Тут я, – донесся из-за ширм голос Вари. – Юбку подшиваю. Опять похудела, ну что ты будешь делать!

Тут, пожалуй, стоит сделать маленькое отступление и пояснить, что худоба считалась тогда признаком болезненности, как, впрочем, и излишний вес. Например, Кострицына свои выкройки для газеты рассчитывала на 48-й размер, который считался усредненным стандартом.