Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

– Варя, ну зачем…

– У нас гость, а мы без скатерти?

– Варя, мы вообще можем на кухню пойти…

– О нет. Я тебя умоляю! Ах, боже мой, надо чайник на примус поставить…

Она убежала, на ходу руками поправляя волосы, и, глядя ей вслед, Басаргин зачем-то вспомнил, как при их первом знакомстве она хвасталась, что не стала в Петербурге танцевать с сыном какого-то вице-губернатора, который ей не понравился. «А теперь – пожалуйста, пришел гражданин с куском ветчины и двумя кусками сыра… Что жизнь делает с людьми, ах, что делает!»

– Вы присаживайтесь, – сказал Басаргин Опалину, видя, что тот стоит, – мы сейчас на стол накроем…

Иван опустился на краешек кресла и, очевидно, признав его достойным доверия, сел поглубже и прислонился к спинке.

– Удобно тут у вас, – сказал он.

– Ну, пока что, – ответил писатель, морщась. – Уплотнить нас хотят…

И, не удержавшись, он выложил спутнику все о кузене, который их подставил, о том, что управдом Шульгин – хам, взяточник и скотина, который испытывает особое удовольствие, отравляя им жизнь.

– Прицепился к Варе, что она нигде не работает. Мол, она врет и на самом деле шьет на дому, просто налоги платить не хочет. Еле отвязались, так он теперь то сам приходит, то братца своего засылает регулярно. Тот все аршины наши отнять хочет…

– Что за братец? – машинально спросил Иван.

– Савелий. Управдом наш всю свою родню из деревни в Москву перетащил и прописал. Главное, у Савелия этого и так больше жилплощади, чем у нас.

– Да, бывает, – пробормотал Иван. – Скажите, а портрет над столом кто рисовал?

– Ну, это не портрет – так, знаете ли, набросок. Оля Покровская рисовала, знакомая наша.

– Художница?

– Да, художница. То есть была, – поправился Басаргин, морщась.

– Почему была?

– От тифа она умерла, в прошлом году. Выпила стакан сырого молока – и вот…

– Чего у вас кошка такая пугливая? – спросил Опалин, меняя тему. – От всех шарахается…

– Я ее у хулиганов отнял. Они на нашей улице совсем обнаглели… Главное, я знаю, кто ими верховодит, – Митька Павленков, в нашем же доме живет. Отец у него – рабочий, трудится на АМО [7] Полное название – Первый автомобильный завод «АМО» Автотреста, позже – Завод им. Сталина (ЗИС), затем Завод им. Ленина (ЗИЛ). , хороший человек и непьющий. А Митька со своим братцем…

Он продолжал говорить, но слова его проплывали мимо сознания Опалина и словно уходили в вату. Кресло было мягкое, спинка – словно нарочно под него скроенная, так что веки опускались сами собой. Бу-бу-бу… хулиганы… крокодил… держи труп, я веревку буду резать… Опалин, не спи, держи, тебе говорят! Бу-бу-бу… Ко-ман-ди-ро-вать… чиновника особых поручений… Крокодил…

И он уснул.

– Максим, не трогай его, ты же видишь, он спит…

– Варя, ну это нелепо, ей-богу. Еще же не ночь…

– Да устал он. Ты что, не заметил, как он шел? Еле ноги передвигал…

– Варя, с чего бы? Мы с ним в мастерской были, потом свидетеля искали…

– Какого свидетеля?

– Да тело вытащили из реки, помнишь, я тебе рассказывал. Личность установили, теперь его ближайший круг проверяют. То есть Опалин проверяет… Знаешь, я всегда подозревал, что детективные романы – чепуха несусветная. Все эти гениальные озарения, дедукция…

– Пойдем отсюда, не будем ему мешать.

– Хорошо, пусть спит, я не против. О чем я говорил?

– О дедукции.

– Да. В общем, в жизни расследование преступлений – скучная, кропотливая работа. По сто раз повторять одни и те же вопросы, выпытывать подробности, уточнять, кто где находился в момент убийства, все перепроверять…

Они подошли к столу. Сыр, ветчина, чай, хлеб, сверкающие тарелки, расписные чашки, которые отец инженера тоже когда-то привез из Парижа, а может быть, из Вены. Как мало надо человеку для счастья – вернее, как легко понятие счастья сжимается в годы испытаний, словно шагреневая кожа. «Надо будет куда-нибудь вставить эту мысль, – мелькнуло в голове у Басаргина. – О шагреневой коже». Но он не записал ее в блокнот, который держал на столе как раз для разных идей, приходивших ему в голову, и потому почти тотчас же забыл.

– Мы что, не будем без него ужинать? – спросил писатель недовольно.

Варе не понравился этот вопрос. Она была чувствительна к любой неделикатности, а вопрос мужа был именно неделикатным. Она убавила свет, чтобы он не тревожил спящего, и села за стол. Максим Александрович отломил кусочек рокфора, и глаза писателя засияли. Варя разлила по чашкам чай, оставив третью, предназначавшуюся гостю, нетронутой. «Проснется, я снова поставлю чайник», – подумала она. Писатель энергично потер руки и принялся за хлеб с ветчиной. Кошка, заинтригованная происходящим, подошла к Варе, та дала ей кусочек и попыталась погладить. Ветчину кошка съела, но от руки увернулась.