Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

Басаргин сделал несколько кругов по кабинету.

– Послушайте, Петр Яковлевич, но когда я вижу всех этих самозванцев, которые величают себя писателями и назначают в гении… Какого черта? – внезапно вспылил он. – Почему им непременно нужно примазаться к великой русской литературе? Они же просто бездари, косноязычные и зачастую просто малограмотные…

– Да, но их много, а вы один. Не думали о том, что ваше противостояние может плохо кончиться?

– Противостояние? – Плечи Басаргина поникли. – Я такая же бездарь, как и они. Битый час возился с очерком на сто строк – и даже первую фразу не смог придумать…

– Вы серьезно относитесь к литературе, – заметил Должанский, и в голосе его прозвучало нечто вроде уважения.

– А вы нет?

– Я? – Заведующий отделом поэзии усмехнулся. – То, что Летаев, или Глебов, или еще кто-нибудь написали, никак на мое самочувствие не влияет. Хочется людям считать себя поэтами, драматургами или еще кем-нибудь, мне совершенно безразлично. На этом свете есть вещи поважнее того, что пишут в книгах… и даже в газетах.

– Хотел бы я смотреть на вещи с вашей точки зрения, Петр Яковлевич, – сказал писатель серьезно. – Но не могу. Они же портят вкус, внушают уверенность: раз их бездарную галиматью печатают и хвалят, значит, так и надо, и любой, кто хочет чего-то добиться, должен равняться на них. Вот в чем ужас-то!

– Если люди считают галиматью шедеврами, значит, они заслужили таких писателей, как Глебов, – парировал Должанский.

Писатель притих и только машинально комкал в кармане пустую пачку от папирос. «А ведь он прав… Прав, черт возьми. Но мне-то что делать среди этого торжества червей на трупе русской литературы?»

– Ваш очерк – это вы про угрозыск пытались написать?

– Пытался, – вздохнул Басаргин и следом за этим выложил одним махом про Опалина, про вчерашний день, утопленника с перерезанным горлом, задушенного ребенка и тело, скрюченное в красной луже.

Выслушав его, Должанский почесал висок и задумался.

– Это же ад, – сказал Максим Александрович потерянно. – И он постоянно в этом аду находится. А ведь ему, наверное, и двадцати нет…

– Садитесь на мое место, – сказал Должанский, поднимаясь на ноги. – Продиктую я ваш очерк…

Басаргин удивился, но все же сел на стул собеседника и приготовился писать. Петр Яковлевич прошелся по комнате, поглядел зачем-то в окно и негромко начал диктовать:

– «Своевременное раскрытие преступлений является одной из важнейших задач общества. В Москве этим занимаются…» дальше перечислите, – перебил он себя. – Милиция, угрозыск, я просто не в курсе деталей… Теперь пишите: «В уголовном розыске работают неутомимые борцы с преступностью…»

– Петр Яковлевич, – Басаргин все-таки не сдержался, – вы что, смеетесь надо мной?

– Отнюдь, – серьезно ответил Должанский. – Вы сами подумайте: чего, собственно, Поликарп от вас хочет? Чтобы вы написали правду – о младенце, которого убили просто так, походя, потому что он мешал своей мамаше? О том, что в угрозыске опасно работать и им недоплачивают? Не нужно ему все это. Дайте ему набор газетных штампов, набейте ими сто строк, и он будет доволен. Обязательно напишите, что борьба с беспризорностью дает успешные плоды…

– Опалин ни слова не сказал о беспризорниках.

– Не важно. Главное – успешные плоды, преступность идет на спад…

– Что-то по нашей хронике это незаметно… Да и по материалам Беспалова из суда – тоже.

– Максим Александрович, писать надо не то, что есть на самом деле, а то, что от вас ждут. Угрозыск борется с бандитизмом, одерживает верх, проблемы есть, но они решаемые… в общем, в таком примерно ключе. Кстати, как ваш знакомый вообще оказался в угрозыске?

Писатель замер:

– Вы знаете, я… Я его не спрашивал.

– Ну вот видите, он вас совершенно не интересует, – не преминул подловить его Должанский. – А между тем им стоило бы поинтересоваться. Хотя бы потому, что он занимается исчезновением Колоскова.

– Он мне сказал, что это не его дело.

– И вы ему поверили? – Петр Яковлевич иронически прищурился. – Вы же взрослый человек. Ну сами подумайте: Колосков все-таки кое-что в этой жизни значил… Не могли же его поиски поручить совсем уж…

Остаток фразы съел пронзительный звонок телефона. Двое находящихся в кабинете мужчин глядели на аппарат – и ни один не сделал движения, чтобы снять трубку. На мгновение телефон замолчал, но словно с удвоенными силами стал трещать снова. Решившись, Басаргин протянул руку.