Валерия Вербинина - Дом на Солянке [litres]

По тому, как потеплел ее голос, Опалин догадался, что дочь – любимая и, наверное, избалованная. Девушка повернулась в его сторону, сказала что-то вроде «Ах вот как!» и очень мило порозовела. У нее были длинные ресницы и ямочки на щеках – пленительные, самые замечательные ямочки на свете. Какими-то неуловимыми черточками она походила на мать, но в сильно облагороженном и омоложенном варианте, от отца (которого художник Окладский нарисовал как самодовольного борова на ножках) в ней не было почти ничего, кроме, может быть, формы ушей. Вообще про ее отца Опалин сейчас забыл, другое занимало его – ощущение, что его сердце словно смазали маслом. В его мучительно тяжелой жизни, когда постоянно приходилось соприкасаться со всевозможной грязью, он и ждал этого особенного сердцебиения и опасался его, потому что привык быть сам себе хозяином и ни от кого не зависеть, а чувство как раз означает, что ты больше не принадлежишь себе.

Но все же, несмотря на обстоятельства, он нашел в себе достаточно сил для того, чтобы откашляться и невнятно пробормотать «Здрассь». Во взгляде девушки вспыхнула тревога.

– О папе есть новости? – спросила она, обращаясь больше к матери, чем к гостю.

– Нет, – сказала Ксения Александровна.

– Нет, – эхом откликнулся Опалин, но тут профессиональный инстинкт пришел ему на выручку. – А вы… простите, вы не назвались…

– Это Маша, моя дочь, – сказала хозяйка дома. – Вы и с ней собираетесь говорить?

– Почему бы и нет? – довольно обидчиво ответил Опалин. Он учуял в тоне собеседницы нечто вроде снисхождения, которое ему не понравилось. – Я… э… должен себе уяснить все обстоятельства.

– Да какие обстоятельства – она была за сотни верст, когда он исчез, – напомнила Ксения Александровна, однако же не поколебала решимости гостя.

– Это ничего не значит, и вообще, тут речь не о подозрениях, а о том, что ваша дочь может что-то знать, – объявил он.

В переводе на человеческий язык это означало: Машу не подозревают в том, что она причастна к исчезновению своего отца, и не нужно так напирать на ее алиби, но тем не менее ей могут быть известны какие-то факты, которые Опалину было бы интересно услышать.

Маша посерьезнела.

– Я все время думаю, что могло случиться и почему папа… почему он так неожиданно пропал, – призналась она, и ее голос дрогнул.

– Неожиданно? – машинально переспросил гость.

– Конечно.

– Может быть, он упоминал о каких-то трудностях? Казался… ну… не таким, как обычно…

Маша покачала головой.

– Когда мы уезжали, он был такой же, как всегда… И проводил нас на вокзал. Обещал скоро приехать…

– Может быть, он кому-то мешал? Ему угрожали? У него были враги?

Девушка посмотрела на него с укоризной.

– Ну что вы, какие враги… Слово-то какое! – Не сдержавшись, она прыснула. – Враги – у папы…

– А с друзьями он не ссорился? – вырвалось у Опалина.

– С какими друзьями? – быстро спросила Ксения Александровна.

– Со Склянским, например.

Хозяйка дома нахмурилась.

– Вы задаете странные вопросы, товарищ…

– Опалин.

– Ссорился, не ссорился… – Она явно занервничала. – Послушайте, вам, может быть, лучше об этом у Склянского спросить? Но вообще, они с Алешей прекрасно ладили. Мой муж никогда не был скандалистом…

Маша, насупившись, исподлобья смотрела на Опалина.

– Вы ничего не знаете, – внезапно выпалила она.

– Маша! – Мать сделала страшные глаза.

– Ходите, задаете такие же глупые вопросы, как и этот… который был до вас… А мы все извелись! Мама измучилась… и Шура тоже…

С опозданием Опалин припомнил, что у Колоскова был сын по имени Александр, которому исполнилось 15 лет.

– Все больницы обзвонили и морги, – продолжала Маша с ожесточением, – и куда только не звонили. А вы ничего не говорите! Только «мы работаем» да «мы ищем»… Человек пропал, понимаете? Мы места себе не находим! Должно же быть… что-то… объяснение какое-то…

– Маша, вот твой учебник, – неожиданно проговорила Ксения Александровна, протягивая дочери потрепанную книжку. – Выйди, пожалуйста.

– Мама…

– Я сказала: выйди.

– Мы потом поговорим, – сказал Опалин девушке. – Попозже.

Он и сам хорошенько не знал, о чем собирается с ней говорить. Маша тяжело вздохнула, взяла книгу, откинула косы за спину и вышла.

После ее ухода комната стала скучной, пыльной и душной. Находящиеся в ней вещи давили – своим прошлым, несоответствием этому месту. Опалину захотелось уйти, но он пересилил себя и спросил: