Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Как другая знаменитость, Яша Хейфиц, едва в младенчестве прикоснулся к скрипке, так сразу обнаружил яркое дарование, так и наш герой Евно уже в пять лет блеснул талантом, который вовсю развернулся позже и сделал его имя знаменитым на десятилетия вперед.

Случилось это так. Папа Фишель однажды пригласил в гости каких-то знакомых и по этому случаю в лавке Соломона Ниточкина на последние деньги купил фунт хороших конфет. Конфеты от голодных детей были спрятаны на кухне в пустую кастрюлю, но разве от смышленого не по возрасту и всегда голодного Евно можно чего утаить?

Тот тайком слопал все конфеты. Возмездие родителей готово было пасть на его голову, как на грешников пламя, сошедшее с небес, но на умного Евно снизошла благая мысль. Все фантики он загодя спрятал под подушку трехлетнего братца Натана. Подозрение все же пало на Евно, который в тот день почему-то много пил воды и имел подозрительно сытый вид. Когда отец с ремнем в руках начал следствие, Евно ему шепнул (в детстве он всегда почему-то говорил громким шепотом):

— Натан жрал, я сам видел!

Обыск быстро обнаружил под подушкой младенца вещественное доказательство преступления — фантики и одну слегка обсосанную конфету. Натан был выдран, тем более что по причине задержки речи он не мог сказать в свою защиту оправдательного слова.

Но тут случилось чудо. Маленький Натан, возмущенный человеческой несправедливостью, вдруг крикнул сквозь слезы свои первые слова:

— Не я! Это Евно…

Мать Сара была приятно удивлена прорезавшейся речью Натана и поцеловала его. Зато старый Фишель на всякий случай выдрал и Евно, хотя последний был достоин поощрения: с его легкой руки брат начал хорошо говорить.

Евно пожалел невинно пострадавшего братца и отдал ему припрятанную конфету:

— Лопай, обжора!

Вскоре Евно вновь блеснул мудростью. С не детской наблюдательностью он как-то философски заметил:

— Хорошо тем, кто чем-нибудь торгует! У них и товар есть, и деньги им несут…

Отец Фишель услыхал эти слова и был ими поражен не меньше, чем услыхал бы с неба глас Иосифа Египетского. Именно тем утром Фишель получил письмо от родственницы, которую, как и жену, звали Сара. Она вдовствовала в Ростове-на-Дону, и у нее был сын Нисан, ровесник Евно. Сара писала, что хочет продать свою лавку красных товаров.

Фишель решил круто изменить судьбу и разбогатеть. Он побежал на почту, и телеграфист под его диктовку передал текст: «Сара перестаньте продавать лавку сам куплю». Фишель получил какие-то деньги за свой домишко и перебрался в хлебный город Ростов-на-Дону. Портняжную иглу он с удовольствием сменил на лавку под живописной вывеской «Красный товар». Однако и тут, кроме головной боли, ничего не нажил. Разоренный нелегкой жизнью, но обогащенный мудростью, старый Фишель наставлял своих чад:

— Дети, запомните: если вы родились евреями, то гораздо лучше быть богатым и ученым, чем нищим и презираемым! И зарубите на собственном носу: от гоев добра не ждите — никогда! Или вы хотите со мной спорить?

Никто с этим не хотел спорить. И тогда Фишель добавлял:

— Очень замечательно, когда еврей изучает Тору и Талмуд. Прекрасно дитя, читающее по вечерам возле керосиновой лампы своему отцу откровения Гемары. Но если вы хотите жить в радости, то думайте, как заработать гелд. А я вам скажу: чтобы иметь хорошее богатство, надо усердно учиться. Вы меня поняли или что?

Старый Фишель выбивался из последних сил. Он ходил к директору Петровского реального училища, он бесплатно сшил для него две жилетки в цветочек, он падал на колени, он умолял, но своего добился. Теперь все четверо сыновей обучались за государственный счет, а самый умный — Евно — всех поражал способностями.

У мальчика были внимательно глядевшие выпуклые блестящие глаза, а ум был жадным до знаний.

Этот ребенок умел слушать учителей, ни на мгновение не отвлекаясь. Когда приезжали инспектора, то учитель непременно вызывал к доске Евно, и тот поражал памятью и математическими способностями.

Когда Евно учился в четвертом классе, на урок пожаловал среднего роста человек с бритым лицом, в очках и с тростью в руке. Это был профессор математики из Оренбурга, университетский товарищ директора гимназии, и директор не мог упустить такую возможность — показать своих учеников. Сияя, словно самовар, начищенный к Пасхе, директор обратился к классу: