Никита Филатов - Адвокат революции

Нужно было спешить — начинало светать…

Вошли внутрь здания, пустовавшего со времен прошлогодних боев между революционными отрядами и юнкерами. В какой-то классной комнате, где стоял один-единственный стол, решено было остановиться и закопать тело прямо здесь, если под полом нет подвала. Оказалось, что подвал отсутствует. Китайцы раздобыли откуда-то плотничьи инструменты, вскрыли паркет, вырыли яму, опустили мешок, закопали, опять все закрыли паркетом…

Защитнику Жданову так никогда и не удалось выяснить местонахождение захоронения адмирала.

Зато спустя всего пару месяцев после казни, в конце августа восемнадцатого, за столом в кабинете председателя ВЧК Дзержинского состоялась беседа, определившая дальнейшую судьбу уже самого Владимира Анатольевича. — Представляете, как я его припечатал? «Да чего ж вы волнуетесь, — говорю, — гражданин адвокат… Мы же ведь вашего подопечного не к смертной казни приговорили, а к расстрелу!» — Председатель Революционного трибунала, член коллегии Наркомата юстиции РСФСР Николай Крыленко совершенно искренне, по-солдатски, расхохотался и даже хлопнул себя по колену от удовольствия. — Нет, каково?

Специального юридического образования Крыленко не имел.

Зато он отличался абсолютным классовым чутьем и пониманием партийной дисциплины, что на новом посту в большевистском правительстве оказалось несоизмеримо важнее.

— В этом деле необходимо было показать всем, что суд Верховного Ревтрибунала нужен не для установления чьей-то вины или невиновности. Прежде всего он является орудием классовой диктатуры и самообороны пролетариата против его врагов! Отсюда и вытекает неограниченное господство принципа полной свободы судебной совести. Потому что по-настоящему народный суд есть явление политическое… — товарищ Крыленко расстегнул одну пуговицу на вороте военной гимнастерки. В тридцать три года это был статный, красивый мужчина с расчесанными на пробор волосами и аккуратной бородкой, которая делала его отдаленно похожим на тезку — отрекшегося от престола российского императора. — Если выбор для нашего трибунала опять встанет между законом и революционной целесообразностью, колебаться не следует ни минуты! И расстрел этого самого Щастного продемонстрировал всему миру, как беспощадно советская власть покарает любые поползновения против интересов пролетариата…

Годы каторжных тюрем и тесные камеры предварительного заключения приучили Дзержинского терпеливо выслушивать собеседников. Однако он был прежде всего человеком дела, поэтому посчитал, что настала пора ограничить поток красноречия Николая Крыленко:

— Какие сведения поступают из Петрограда? Как матросы Балтийского флота отреагировали на приговор?

Основания для беспокойства у новых хозяев России, конечно, имелись.

Еще в конце мая сообщение об аресте чекистами «красного адмирала» вызвало глухой ропот на кораблях и в береговых частях. Большевикам пришлось даже организовать подряд несколько митингов и собраний, чтобы любой ценой успокоить балтийцев, многие из которых о героическом и профессиональном поведении своего командира знали не понаслышке. Агитаторы-ленинцы тогда едва сумели удержать моряков от очередной «бузы», клятвенно пообещав им, что разбирательство в отношении Щастного будет открытым и справедливым.

— Могло быть и хуже, — немного подумав, ответил Крыленко. — Разумеется, нашлись товарищи, недовольные приговором. Особенно среди левых эсеров и анархистов. Но мы полностью контролируем ситуацию, Феликс!

Сразу задать очередной вопрос Дзержинскому помешал приступ кашля.

— А как ведут себя военспецы?

— Военспецы? — таким новым коротким словечком после формирования первых частей Красной армии стали называть адмиралов, генералов и офицеров, поступивших на службу к большевикам. И в устах бывшего прапорщика Крыленко это название прозвучало презрительно, почти как нецензурная брань. — Они, конечно, подавлены и запуганы. Ожидают дальнейших репрессий.

Еще в марте Совет народных комиссаров принял постановление о широком привлечении в новую армию царских военных специалистов, а приказ Реввоенсовета об отмене выборного начала в войсках открыл им доступ к любым командным должностям. Впрочем, к середине лета восемнадцатого года под красное знамя пришло добровольно всего несколько тысяч человек — и это никак не могло удовлетворить возрастающую потребность большевиков в опытных кадрах. Поэтому Совнарком вынужден был издать очередной декрет, согласно которому вводилась поголовная мобилизация бывших офицеров и чиновников. И уже ранней осенью в ряды Красной армии оказалось зачислено до сорока тысяч профессиональных военных и медиков.