Никита Филатов - Адвокат революции

— Нет, что-то не нахожу, — сокрушенно вздохнул Мандельштам.

— Ну, значит, не расписали еще, — успокоил Владимир Анатольевич коллегу.

Сам Жданов гражданских процессов не то чтобы не любил — если можно так выразиться, он их не «чувствовал» и от участия в подобных делах по возможности уклонялся. Тем более что в последние годы защита именно по уголовным делам обеспечивала Владимиру Анатольевичу известность в определенных кругах и вполне приличный уровень доходов.

— Ладно, пойдемте. Потом пришлю кого-нибудь из молодых, пускай посмотрят в канцелярии… — Михаил Львович переложил портфель в правую руку, левой рукой подхватил под локоть Жданова, и коллеги направились дальше.

Народу навстречу им попадалось довольно много, причем публика была очень разнообразная. Большую часть ее составляли, конечно же, провинциалы, пришедшие поглазеть на достопримечательности, отставные чиновники и военные, с дамами или без дам, — проход на территорию Московского Кремля был свободным для всех. Император с семьей не слишком баловал посещениями свою московскую резиденцию, поэтому, взяв бесплатный билет в дворцовой конторе, благонамеренный посетитель имел право пройтись также и по всем кремлевским дворцам.

И тут Владимир Анатольевич высказал мысль, которой ему хотелось поделиться сразу после окончания слушаний:

— Дорогой коллега, вы сегодня блестяще выступили. Особенно по поводу свободы совести и ненасильственных методов управления государством.

С точки зрения уголовного права, Московская судебная палата являлась апелляционной инстанцией для дел, рассмотренных окружными судами без участия присяжных. По первой ступени она принимала дела о государственных и должностных преступлениях, а также, в распорядительных заседаниях, прошения об изменении обвиняемым меры пресечения.

К примеру, вот только что Жданов и Мандельштам покинули утреннее заседание, на котором рассматривалось прошение их подзащитного, содержащегося в Московской губернской тюрьме, об изменении принятой против него меры пресечения.

— Шутить изволите-с? — недоверчиво сдвинул густые брови Михаил Львович.

— Отнюдь нет! — Жданов процитировал по памяти, с переменным успехом пытаясь воспроизвести не только интонации, но и мимику своего спутника: «Пожелаете ли вы опять усиленной репрессией выбросить реку из ее берегов? Взгляните на Волгу. Как мирно катит она свои могучие волны! Но попробуйте запрудить ее. Река вырвется из своего естественного русла…»

— Ах, да толку-то что из того, сударь мой? — тяжело вздохнул присяжный поверенный Михаил Мандельштам, от громогласных и негодующих речей которого, как неоднократно писали судебные репортеры, дрожала не только его собственная фигура, но даже скамейки и стены в судах. — Все у них заранее решено было, как бы мы ни старались…

Палата сегодня действительно после недолгого совещания определила: прошение обвиняемого оставить без последствий. И как раз в этом-то не было ничего необычного. Исключением из правила скорее следовало считать те политические дела и процессы, в которых адвокатам удавалось, хотя бы в некоторой степени, облегчить судьбу своих подзащитных или смягчить судебный приговор.

— Да, но как же дело Ременниковой, например? — напомнил Владимир Анатольевич своему коллеге как раз о таком исключительном случае.

Немногим более двух лет назад на процессе по делу Боевой организации эсеров в Петербургском военно-окружном суде присяжный поверенный Мандельштам столь убедительно опроверг обвинение своей подзащитной, построенное лишь на провокации и оговоре, что добился для нее редкого по мягкости приговора: три месяца ареста. В то время как всем остальным подсудимым приговоры были вынесены либо смертные, либо каторжные.

— Во всяком случае, — в очередной раз вздохнул Михаил Львович, — исполнить всегда удается значительно меньше, чем нам бы хотелось… — он немного посторонился возле Спасских ворот, пропуская карету тюремного ведомства, которую сопровождала пара конных жандармов. — Кстати, Владимир Анатольевич, я хотел бы поблагодарить вас за сегодняшнее выступление. После проделанного вами анализа документов, представленных товарищем прокурора, у него было такое выражение физиономии, будто черти ему в панталоны горячих угольев насыпали! Порядочный человек на месте этого господина непременно бы застрелился.

— Ну, где же вы теперь среди них порядочных-то увидите…