Иван Любенко - Слепень

В комнате повисла неловкая тишина. Спокойная и рассудительная речь Степновича обескуражила ротмистра. Он достал папиросу, чиркнул карманной зажигательницей и закурил папиросу.

Ардашев, казалось, совсем не слушал монолог Степновича. Он внимательно разглядывал копировальную машину с помощью керосиновой лампы. Вдруг довольно улыбнулся и сказал:

– На шапирографе видно, что последняя копия снималась с письма горничной Наумовой, где она жаловалась на отставного полковника Первухина. Значит, где-то эта копия лежит. Вероятно, господин Степнович собирал досье на своих будущих жертв, и когда их вина в преступлениях, по его мнению, была доказана, закрывал дело и выносил приговор. Необходимо найти эти материалы, кои и будут прямыми уликами.

– Вы правы, – с облегчением выговорил Фаворский и выпустил в потолок струю сизого дыма. – Без постановления следователя о производстве обыска в домовладении господина Степновича мы не обойдёмся. Но до прибытия следователя в качестве неотложной меры я имею право произвести осмотр данного кабинета, в том числе письменного стола и шкафа.

– Хорошо бы привлечь полицейского фотографа, чтобы снять следы копирования на этой штуковине. Прямая улика. И ещё один важный момент: весьма вероятно, что среди домашних цветов этого господина вы найдёте и болиголов пятнистый, ядом которого и была смазана сырная кнопка, установленная в кресле судьи Приёмышева.

– Вы правы. Я скажу об этом Поляничко.

– Думаю, Владимир Карлович, моя миссия на этом закончена. Теперь все козыри в руках у судебного следователя и агентов сыскного отделения.

Позвольте откланяться.

– Не смею задерживать, Клим Пантелеевич. Исключительно вам благодарен.

– Честь имею.

1 февраля, воскресенье.

Камин в кабинете Ардашева жил своей обычной жизнью: стрелял, шипел, ругался на полусырые дрова и от злости, иногда пускал струйку дыма не в трубу, а в комнату. Это обстоятельство никак не беспокоило ни хозяина дома, ни его старого друга доктора Нижегородцева, проигрывающего уже вторую партию в шахматы.

– Вижу, опять придётся сдаться, – с едва заметной обидой, вымолвил врач.

– Пара-тройка ходов у вас ещё есть, но это лишь оттянет неминуемый мат от моего ферзя. Вы сами себя поставили в трудное положение, уверовав в свою непогрешимость, после того, как совершенно безнаказанно съели две моих пешки.

– А разве плохо верить в победу?

– Я имел в виду самоуверенность, то есть безусловную веру в свою победу, правоту, непогрешимость и, если хотите, безнаказанность. От этого все беды. – Ардашев потянулся к графину с коньяком. – Ещё по рюмочке?

– С удовольствием. Что ж, сдаю партию. Выпьем за вашу победу.

– Нет, Николай Петрович, лучше за вашу следующую!

– Согласен.

– Горький шоколад с миндалём замечательно гармонирует с мартелем, не находите? – осведомился присяжный поверенный.

– Откровенно говоря, ваш мартель настолько стар и ароматен, что к нему подходит даже воздух.

– Рад, что вам у меня нравится.

– А позволите вопрос?

– Конечно.

– История преступлений Степновича, или Слепня, подробно описана местными газетчиками. От обывателя не утаили обнаружение в его доме около десятка досье потенциальных жертв, выращивание в горшках ядовитых растений, семена которых он выписывал даже из-за границы, наличие обуви с отпечатками подошвы соответствующей слепку следа, оставленного на крыше дома старшего советника Губернского Правления Бояркина, соответствие печатного шрифта в письмах его жертв оттискам букв печатной машинки, стоящей в его кабинете, подтвердился так же факт отравления письмоводителя Орешкина подсолнечным маслом, изготовленным из отравленных мышьяком семечек, да и приказчик на мельнице опознал в Степновиче человека, сдавшего два мешка семечек на масло. Улик хватает с лихвой на долгую каторгу. Но мне непонятно, когда именно у вас впервые появилось подозрение, что Слепень – помощник почтмейстера и одновременно тайный государственный цензор?

– Я отвечу на ваш вопрос, но давайте сразу договоримся, что не будем обсуждать целесообразность цензуры в нашем государстве. Совершенно уверен, что после окончания предварительного следствия, суд над Степновичем будет проходить в закрытом режиме, поскольку подсудимый имеет прямое отношение к государственной тайне. Не стоит будоражить общество сведениями о том, что на почте в губернском городе имелся, так называемый, «чёрный кабинет» для вскрытия и перлюстрации корреспонденции. Государство, как вы понимаете, вынуждено прибегать к подобным действиям после беспорядков пятого года. Надеюсь, вы заметили, что никто из газетчиков не обмолвился, чем, на самом деле, занимался Степнович. И это, как вы понимаете, неспроста.