Светозар Чернов - Новый цирк, или Динамит из Нью-Йорка

— Ваши выводы логичны, но неправильны, мистер Ашуэлл. Здесь на пароходе я совершенно свободен от каких-либо профессиональных обязанностей, потому что дела меня ожидают только в Нью-Йорке.

— Тогда все понятно. Кстати, мне кажется, что мисс Дуайер решила застолбить ваш участок.

— Да, она уже поведала мне, когда я провожал ее в каюту переодеваться, что она круглая сирота, а отец ее был известным скотопромышленником.

— Это Дуайер-то скотопромышленник? Он просто скот, а никакой не промышленник. Оба ее родителя прекрасно себе поживают. Мамаша держит салун на Пятой авеню, а папаша уже третий раз безуспешно пытается пролезть в Тамани-Холл и якшается с бешеной собакой Донованом О'Россой. А оба его сына в банде этих ублюдков Дрисколла и Лайонса. Только в Тамани-холле прохиндеи почище Дуайера, его все равно туда не пустят. Впрочем, какие-то деньги у них водятся.

— А во мне-то ей какой интерес?

— Похоже, тем, что я пригласил вас к себе в каюту после завтрака, я создал преувеличенное представление о вашей значимости. Это явно ввело в заблуждение мисс Дуайер. По-моему, она считает вас очень выгодной партией. которую нельзя упускать. А все-таки, почему вы не женились на дочери Поллаки? Мне он говорил, что надеется вместе со своей дочерью передать вам и свое дело.

— Надо же, а я ничего не знал об этом. Но в любом случае Минна Поллаки сочла меня неподходящей для себя парой.

— И правильно! Но считайте, что вам повезло. Вы должны жениться на чистокровной англичанке. Или на американке со связями. Кстати, вы не собираетесь задержаться в Нью-Йорке? А то я могу порекомендовать вас Роберту Пинкертону из нью-йоркского отделения Национального детективного агентства. Думаю, ему пригодятся толковые партнеры в Англии и Европе.

— Надеюсь управиться недели за две.

— Если решитесь насчет Пинкертона, заезжайте, — сказал Ашуэлл, когда Фаберовский встал и направился к лестнице.

«Хватит на сегодня концертов и разговоров, — решил поляк про себя. — И все-то норовят тыкнуть меня носом в дерьмо. Почитаю книжку или вообще лягу спать».

Но не успел он сделать нескольких шагов по ступенькам, как услышал голос Крапперса, стоявшего с Алисой внизу у лестницы перед входом в обеденный зал.

— Вот вы, мисс Мур, привечаете этого мошенника, а я помню те времена, когда вы еще не родились, и когда нашу страну заполонили поляки, которые вместо того чтобы защищать свою честь и отчизну от русских, предпочли сбежать к нам в Лондон и пользоваться доверчивостью и состраданием британской публики, чтобы нагло обманывать и жестоко обворовывать ее. Жалко, что Бисмарку не удался его план захватить Польшу, воспользовавшись их восстанием против русских, и навести там порядок. Вы знаете, какой в Германии сейчас порядок! И в Польше был бы порядок, и не пшекали бы они невнятно, как ваш знакомец, а говорили бы красиво, четко и по-немецки.

— Не вижу ничего красивого в немецком языке, — возразила Алиса. — Он груб, резок, вы только послушайте, например, за завтраком, как говорят немцы за соседним столом. А еще они имеют противную манеру лепить все слова в одно, так что ничего не разобрать!

— Вы знаете, какое мне встречалось в моих путешествиях немецкое слово? Rheinundmainschleppdampfshifffahrtgesellschaft. Что означает «Рейнско-Майнское буксиропароходопассажирское общество». Но кое в чем я согласен с вами, мисс Мур, благодаря усилиям радикальных реформаторов от правописания, немецкая орфография находится в полном хаосе. Для нас, учивших немецкий лет двадцать назад, это совершенно иной язык. Но говорят, что фюрст Бисмарк, несмотря на то, что германский министр образования приказал провести реформу в школе, и некоторые ведущие газеты приняли новое правописание, отказался писать по-новому.

— Только зря вы, мистер Крапперс, так нехорошо говорите о мистере Фаберовском. Ведь вы же его совсем не знаете. Мне кажется, что он очень порядочный джентльмен.

— Ну хорошо, возможно, он не мошенник, хотя все равно не стал бы доверяться ему. Но он же поляк, а это значит, что он непостоянен, изменчив в своих мыслях и настроениях, неряшлив и нечистоплотен, а также, как всякий славянин, подвержен разрушительному влиянию дурных страстей и наклонностей.

Ноги сами понесли Фаберовского вниз по лестнице.

— Как он прав, мисс Мур! Вы даже себе не представляете! — крикнул он со ступенек. — Это мы, славяне, влюбляемся, совершаем безрассудства из-за любви и готовы справлять веселую тризну прямо на костях дорогих нам покойников, а настоящий чистоплотный британец вроде мистера Крапперса знает себе цену! Он никогда не выплескивает свои страсти и эмоции, ну разве что только на лисьей охоте, и даже на поле брани он не выплескивает их, сохраняя до момента, когда брань окончится, и можно будет выплеснуть их из ведра за палаткой в специальную яму, засыпанную хлорной известью в соответствии с королевским варрантом. И если положено безутешному супругу носить траур по безвременно почившей жене в течении полугода, то он по крайней мере полгода не будет думать об обнаженных дамских коленках и будет носить креповую ленту на шляпе. Хотя невежественные суеверные матросы «Адриатика» утверждают почему-то, что мистер Крапперс сорвал сегодня свою траурную ленту со шляпы и выкинул в море, и эта лента непременно вернется и найдет своего суженого или кого-либо другого, а то и всех разом.