Артур Таболов - Кэш

— Пьяный? Гони его к черту!

— Нет, трезвый. Говорит, что-то привез.

— Только его мне сейчас не хватает! — буркнул Михеев и спустился во двор.

Перед воротами стояла белая «Газель» с металлическим кузовом, перед ней нетерпеливо прохаживался камнерез в своей обычной кожаной куртке, с ремешком на лбу и в кирзачах с подвернутыми голенищами. В стороне перекуривали трое каких-то задрипанного вида мужичков в рабочих комбинезонах.

— Здорово, Олег Николаевич! — весело приветствовал Михеева Флор. — Привез твой заказ.

— Что ты привез? — не понял Олег Николаевич.

— Сейчас увидишь, — с многозначительным видом пообещал Фрол. — Скажи татарину, путь откроет ворота.

— Открой, — распорядился Михеев.

«Газель» задом въехала на участок, по командам камнереза проследовала в конец аллеи.

— Хорош, здесь самое место. Давай, мужики! — приказал он грузчикам.

Они извлекли из кузова сначала невысокие деревянные козлы из толстых брусьев, потом с особой осторожностью что-то тяжелое, укутанное в мешковину, и водрузили на козлы.

— Нервных просят не смотреть! — весело объявил Фрол и сдернул мешковину.

Олег Николаевич обмер. С козлов на него смотрел он сам — из черного матового камня. То же тяжелое лицо, та же склоненная, как бы набыченная голова, то же выражение мучительной неуверенности, которое он последнее время часто замечал у себя при случайном взгляде в зеркало.

— Как? — спросил Фрол. — Я назвал эту работу «Судьба». Теперь, Олег Николаевич, можешь помирать спокойно, памятник у тебя будет классный. Спорим, что к нему будут приходить специально смотреть? И спрашивать: «Кто это?» Что с тобой? — встревожился он, заметив, как мертвенная бледность заливает тяжелое лицо Михеева. — Может, таблетку? Татарин, быстро тащи таблетки, которые пьет хозяин!

— Не нужно таблеток. Кто тебе это заказал? — севшим голосом спросил Олег Николаевич.

— Как кто? Разве не ты?

— Я что, спятил?

— А я думал, ты.

— И теперь ты хочешь, чтобы я заплатил?

— Нет, мне уже заплатили, — со вздохом признался Фрол. — А вот выпить с тобой не откажусь. За окончание работы. Ведь классно получилось, Олег Николаевич, скажи?

— Кто тебе заплатил?

— Да тот мужик, которого ты похоронил на Ваганькове. Ну, помнишь? Я тебе о нём рассказывал. А ты еще не поверил.

— Гольцов?

— Во-во, точно. Гольцов.

Мобильник на письменном столе пролежал до ночи с набранным номером. Кнопку «ОК» Олег Николаевич так и не нажал.

Федя Кривой позвонил в пятницу в семь вечера:

— Дело сделано.

«Вот и всё, — устало подумал Олег Николаевич, закончив разговор.

— Дело сделано. Я ни при чем. Видит Бог, я этого не хотел. Так получилось. Стечение обстоятельств. Судьба!.».

Он перенес плетеное кресло с террасы в сад, поставил его на аллее метрах в трех от того страшного, каменного, закрытого мешковиной. Потом поднялся в кабинет, прихватил из бара бутылку виски. Удобно устроившись в кресле, налил полный стакан и медленно, с наслаждением, выпил.

Теперь можно.

Потом сдернул мешковину и до темноты смотрел на себя — черного, каменного. Он уже нравился сам себе. В нём, каменном, было то, что влияет на жизнь человека независимо от его воли и его желаний.

Судьба.

«— Дело сделано.

— Как прошло?

— Не ссы, всё чисто. С тебя ещё сто косарей.

— За что?

— Он был не один. Бабу тоже пришлось убрать.

— Я не заказывал бабу!

— Мало ли что ты заказывал. Она видела моих. Ждать, когда она их опознает?

— Но.

— Кончай базар. Бабло подгони завтра в «Суши весла» к трём часам. Пятьсот штук. И никаких фокусов, Михеев. Понял?

— Понял.

— Будь!.».

Зловещая запись, которую Панкратову прокрутил Николай Николаевич, все время звучала у него в ушах, пока он пробивался на своём «фольксвагене» к Жулебино по Старой Рязанке, по которой вся Москва, казалось, устремилась на дачи. О том, что он увидит в доме номер 34 по улице Маршала Полубояркова, Панкратов запрещал себе думать. Всегда осторожный за рулем, он шел на рискованные обгоны, подрезал машины, обходил пробки по встречке, вызывая возмущенный рев разноголосых автомобильных сирен. И вот наконец Люберцы, поворот с Октябрьского проспекта на Маршала Полубояркова.

Возле дома номер 34 стояли две машины скорой помощи и три милицейских «форда» с работающими проблесковыми маячками. У подъезда толпились любопытные, их оттеснял милицейский наряд. Пока Панкратов искал место для парковки, из подъезда вышли врачи скорой, погрузились в машины и уехали. На носилках никого не выносили и не грузили в скорые. Что означало только одно: выносить некого.