Покончив с завтраком, Опалин затосковал. Безделье точило его, как ржавчина — железо. Когда человек живет своей работой (а Иван был именно таким человеком), отдых дается ему с трудом, как некое усилие, как досадное отвлечение от основной деятельности. Опалин не умел отдыхать. У него не было друзей вне работы и не имелось увлечений, которым другие люди самозабвенно посвящают свой досуг. Рыбалка, спорт, чтение книг, походы в кино — всем этим он мог заниматься при случае, но его души они почти не задевали. Подумав, чем ему занять себя, он вспомнил, что у него скопилось некоторое количество нестираных вещей, собрал их и отправился в ванную.
Когда у человека двое штанов, мало белья, одна рубашка и одна гимнастерка, причем половину гардероба приходится носить на себе, стирка не занимает много времени. И опять Опалин оказался перед выбором — что делать? Он почистил сапоги, надраив их до зеркального блеска, после чего занялся осмотром браунинга, но все эти занятия убивали слишком мало времени. Газеты ему надоели, и он снял с полки толстую книгу под названием "Война и мир", о которой Селиванов как-то сказал, что ее написал очень хороший писатель. Продравшись через лес французских фраз в начале, Опалин понял, что текст ни о чем ему не говорит. Героями были бездельники из бывших, которые нигде или почти нигде не работали, ходили на какие-то вечера и мололи всякий вздор. Никакого отношения к его жизни это описание великосветского общества не имело, да и не могло иметь, и он затолкал книгу обратно на полку с чувством раздражения. И тут он услышал, как в коридоре зазвонил телефон.
Опалин не двинулся с места. "Это соседу с патефоном его баба звонит, — подумал он. — Сейчас он быстро закончит разговор, оденется, выльет на себя полведра одеколону и умчится быстрее ветра. Хотя после ранения на войне он хромает и обычно ходит довольно медленно…"
— Алло! Да, да, — говорил меж тем бодрый голос в коридоре. Потом раздались шаги человека, который ходит, приволакивая ногу. Дверь, визгнув петлями, приотворилась, в проем просунулась мужская голова.
— Ваня! К телефону тебя… По поводу бедных, что ли…
Опалин сорвался с места и, едва не сбив с ног соседа, рванул к телефону.
— Алло!
— Ты как сейчас, свободен? — спросил голос Авилова.
Иван так обрадовался, что кивнул, забыв, что собеседник не может его видеть. Впрочем, он почти сразу же исправился.
— Я… да… конечно!
— Езжай в Виндавку, — распорядился игрок. — Повтори, что я сказал.
— Ехать в Виндавку, — пробормотал Опалин. — Он там? А его люди? Ты можешь сейчас разговаривать?
— У меня мало времени. Езжай, на месте разберешься.
Виндавкой назывался железнодорожный поселок на северо-западной окраине Москвы, где-то между Покровским-Стрешневом и Серебряным Бором. "Там же станции неподалеку… — лихорадочно соображал Опалин. — Подмосковная сортировочная… И эта… как ее… Братцево…"
— А куда именно в Виндавку? — спросил он несмело. — Там же не один дом…
— Тебе что, номер нужен? Не знаю я его.
— Ну хоть приметы какие-нибудь есть? Каменный дом или деревянный, с огородом или без, свой колодец или общий…
— Да откуда мне… Погоди, — внезапно сказал Авилов. — Колодец от них далеко. Это все, что я знаю.
— Послушай… — Опалин замялся, — я тебе кое-что обещал… ну, насчет Стрелка… Но если он там будет и… в общем, я не уверен, что смогу взять его живым. Он же наверняка стрелять начнет, ну и… мне придется отвечать… Ты понимаешь, о чем я?
— Понимаю. — Авилов мгновение подумал. — Делай, что должен. Потом разберемся. Удачи.
Игрок повесил трубку. "Виндавка… — Опалин со всех ног побежал к себе одеваться. — Можно на 13-м трамвае доехать… потом, правда, тащиться еще до места… — от волнения он забыл, что есть еще новый маршрут, автобус номер 15, который гораздо удобнее. — Почему Стрелок все время крутится возле железных дорог? Это не может быть совпадением…"
Несколько мгновений он колебался, позвонить ли Логинову. "Если банда там, надо группу посылать… Но у Лариона есть свой человек среди наших. Это раз. И еще… я не могу выдать Авилова. Петрович начнет зудеть, задавать ненужные вопросы… Ни к чему все это".
"И потом, — думал он, трясясь в трамвае, который нес его навстречу судьбе, — я не могу быть уверен, что меня не обманывают… Всякое может случиться". День был холодный, вагон даже гремел как-то по-особенному, словно пытался на своем трамвайном языке жаловаться кому-то, что его гоняют и в стужу, и в жару. "А ведь меня могут ранить, — мелькнуло в голове у Опалина. — Или даже убить". Но он не испугался, а сделал свой вывод — вполне, впрочем, логичный: "Значит, чтобы этого не произошло, надо уничтожить их всех…"
Читать дальше