Дмитрий Миропольский - Тайна двух реликвий [litres]

Вейнтрауб не обратил внимания на ироничный тон разговора у себя за спиной. Из крепления, прикрученного к стене, старик вынул планшетный компьютер и потыкал пальцем в дисплей. Зальчики наполнились шуршанием: все жалюзи разом поползли вверх, открывая в стенах освещённые ниши с сокровищами коллекции.

Жюстина ахнула, увидав первую же картину. На вертикальной доске под лаком была изображена во весь рост молодая обнажённая женщина. Тщательно выписанные формы и феноменальная проработка деталей создавали впечатление эротической фотографии. Рыжеволосая красавица кокетливо смотрела в сторону, но при этом обнимала огромного белого лебедя. Птица, привстав на лапах, льнула к женщине: изящная длинная шея повторяла изгибы человеческого тела, а мощные крылья были распахнуты в ответном объятии. Лебедь заглядывал в лицо женщине совсем не птичьими глазами с поволокой, а необычно изогнутый клюв напоминал усмешку соблазнителя. У ног любовников копошились четверо младенцев, которые только что вылупились из непомерно больших яиц. Позади темнел грот в скалах, поросших деревцами; фоном служила долина с аккуратными средневековыми домиками и полями, на горизонте возвышались горы.

– Леонардо… – прошептала Жюстина срывающимся голосом. – И вы… вы хотите сказать, что это подлинник?

– «Леда и лебедь», тысяча пятьсот восьмой год, – подтвердил довольный Вейнтрауб. – Разве я мог вас обмануть? А вот Микеланджело на тот же сюжет.

Стену против картины Леонардо украшало горизонтальное полотно. Микеланджело выбрал намного более рискованную композицию: обнажённая Леда возлежала на пурпурном ложе, и лебедь сплёлся с ней в недвусмысленной любовной позе. Ни одна посторонняя деталь не отвлекала зрителя от происходящего: только Зевс в образе прекрасной белой птицы – и несравненная жена спартанского царя, которой он овладевает.

– Давайте сейчас осмотрим всё, – предложил Вейнтрауб. – Нам ещё предстоит серьёзный разговор, а позже у вас будет возможность наслаждаться этим сколько душе угодно.

Вся компания двинулась вдоль экспозиции. В следующих зальчиках взглядам открывались новые и новые полотна, скульптуры и витрины с древностями. Одинцов с Муниным кое-что смыслили в музейном деле благодаря работе в Михайловском замке – каждый по-своему. Они отдали должное и суперсовременным устройствам, которые поддерживали микроклимат, комфортный для экспонатов, и самим экспонатам. Но только Жюстина понимала истинную ценность коллекции старого миллиардера. Только она могла по-настоящему восхититься регалиями британского короля Иоанна, сгинувшими восемьсот лет назад в болотах Линкольншира, или картинами Густава Климта, которые вроде бы давным-давно сгорели при пожаре в замке Иммерхоф, или…

– Обращаю ваше внимание, – говорил Вейнтрауб специально для Жюстины, – что здесь нет ни одной вещи, которая имела бы криминальное происхождение. Де-юре всего этого просто не существует… Вернее, не существовало до сего дня. Но теперь, я надеюсь, благодаря вашей помощи эти сокровища вернутся к людям.

Экс-президент Интерпола шла за стариком, словно крыса за флейтистом из Хамельна в старинной легенде. Одинцов переглянулся с Муниным и сказал вполголоса:

– Интересно, как она теперь сможет отказаться руководить фондом.

– А я вам редкое издание «Беовульфа» привёз, – шепнул в ответ историк, увидав на витрине древний меч с гравировкой вдоль клинка и затейливой рукоятью. – Репринт один в один из Британской библиотеки. Но как-то даже неловко – после всего этого…

Ева задержалась у витрины с ожерельем Патиалы. Тысячи драгоценных камней и жемчужин, оттенённых чёрным бархатом, играли огнями в удачно выставленном свете, и центральный алмаз чистейшей воды действительно напоминал мяч для гольфа. Ева была по-женски впечатлена, но чувствовала себя спокойно. Музей как музей, их она видела много, а единственным настоящим потрясением для Евы оставался Ковчег Завета.

– Возможно, это тебя заинтересует, – обратился к ней Вейнтрауб. – Помнится, ты увлекалась Китаем и гимнастикой тай-чи … Что скажешь?

Старик остановился перед статуей, которая изображала буддистского монаха, сидящего в позе лотоса. Статуя была размером с десятилетнего ребёнка и отсвечивала жухлой охрой. Вейнтрауб обернулся к Жюстине.

– А вы что скажете, мадам?

Женщины принялись разглядывать статую, а Одинцов прямо спросил:

– В чём фокус? Это что, мумия?