Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Мы все равно пока не можем исключить ограбление, — сказал Макгрей. Я был рад, что он следовал моему совету и искал разумные объяснения.

— Ты прав, — сказал я, сделав пометку в записной книжке. — Надо узнать, был ли у полковника перечень ценных вещей, хранившихся в доме, и…

— Боюсь, что должен вас покинуть, — сказал Рид, сунув отчет мне в руки. — Я уже опаздываю. Меня вызвали дать показания в суде.

— Нам нужно, чтобы ты как можно скорее провел те исследования, — сказал я, пока он торопливо шагал к выходу.

— Постараюсь, — бросил Рид через плечо, после чего захлопнул за собой дверь.

У меня внутри все просто вспыхнуло.

— Пос… — постараюсь ?

— Тише, тише, Фрей. Я с ним поговорю. Давай к делу. Кто там следующий?

Мы перешли к другому столу, и я перевернул страницу.

— Гектор Шоу. Восемьдесят один год.

— Ни черта себе! Зачем вообще столько жить?

— Зачем вообще его убивать? — уточнил я. — Видимо, это он был вдовцом призрака ?

— Ага, по словам Катерины.

Я снял простыню с тела — под ней обнаружился старый мужчина с огромным носом, кудлатой седой бородой и спутанными волосами. По следам на носу было ясно, что он много лет носил тяжелые очки.

Я пощупал одну из икр старика.

— Что ж, он выглядит довольно крепким. Я бы даже сказал, вполне способным позаботиться о себе без посторонней помощи.

Я внимательно его осмотрел, но Рид оказался прав. Кроме пореза на руке, ран на нем не было. Единственным признаком нездоровья была пара-тройка красных пятен на его предплечьях (вероятно, экзема), но на других телах мы таких не нашли.

Следующим на очереди был муж его внучки, полковник Гренвиль. Пятидесяти одного года.

Он был рослым мужчиной с характерным для военного мускулистым телом. Лицо его гладко выбрито, и вопреки суровому виду он выглядел в высшей степени привлекательным мужчиной. Однако склонным к вспышкам гнева, на что указывала глубокая морщина между его бровями. Я вспомнил показания Холта, в которых тот утверждал, что даже после смерти полковник казался ужасно злым. С другой стороны, его морщины и седые пряди в волосах, казалось, были начерчены умелой рукой и даже добавляли характера его облику. Ладони у него были крупные и жилистые, и на одном из пальцев тоже присутствовало обручальное кольцо, которое доктор Рид так и не сумел снять. На мизинце был заметен след от перстня. Я внимательно изучил рану у него на ладони. Все совпадало с показаниями Катерины. И тут в глаза мне бросились ссадины у него на костяшках.

— От избивания женушки? — предположил Макгрей.

— Я… я так не думаю. Он разбил себе руки в кровь. Ее травмы, и так довольно серьезные, в таком случае выглядели бы еще хуже. И костяшки у него едва поджили. Я бы сказал, что он бил ими нечто твердое — стену, например. Вероятнее всего, за несколько часов до смерти.

— Может, камердинер что-то видел, — сказал Макгрей, и я сделал себе пометку. — Возможно, это ерунда, но…

Мы двинулись дальше.

— Бертран Шоу, — зачитал я. — Тридцать пять лет. Кузен Марты… то есть миссис Гренвиль.

У него были такие же волнистые темные волосы, как и у нее, и, за исключением хрупких черт лица и чрезвычайной худобы, выглядел он абсолютно здоровым. Выделялись только кончики его пальцев: все в заусенцах и покрасневшие, оттого что он постоянно грыз ногти.

— Нервный тип, — сказал я.

Следующей жертвой был упитанный мужчина с весьма крупным носом. Его практически белые волосы резко контрастировали с угольно-черной бородой, кустистой и неухоженной. Как и у полковника Гренвиля, вид у этого мужчины был беспросветно хмурый.

— Питер Уилберг. Пятидесяти одного года. Сын бабушки Элис.

— Сын ее, говоришь? А почему тогда у него фамилия Уилберг, а не Шоу?

— Хорошо подмечено, — сказал я, оглянувшись на тело старого Гектора Шоу. — Бабушка Элис, видимо, дважды была замужем. Я нарисую их семейное древо, когда мы тут закончим. — Затем я заглянул в отчет Рида. — Тут говорится, что он был заядлым курильщиком и любил выпить. — Я оттянул губу мужчины и увидел пожелтевшие зубы. — И много ходил пешком. — Ступни у него были в мозолях, а икры мясистые, как у бывалого пехотинца.

— Стало быть, последняя, — сказал Макгрей, переходя к следующему телу, — это клиентка Катерины.

— Леонора Уилберг, да. Двадцати двух лет. Самая молодая из всех.

Ее нельзя было назвать хорошенькой. Округлый нос ее напоминал нос мистера Уилберга, ее дяди, и волосы у нее явно редели — видимо, от слишком тугих кос, которые заплетали ей с детства. Кроме того, было в ней что-то странное. Я не мог точно сказать, что именно, но это явно было связано с темными кругами у нее под глазами и тонкими морщинами, которые уже сбегали от носа к углам ее рта. От нее, пусть даже и мертвой, исходило некое злонравие.