Александр Костенко - Колье Барбары

— Договорились, — я раздавила сигарету в пепельнице и включила диктофон.

— Самолёт уже вошёл в свой последний, смертельный пике. Времени у меня почти не оставалось, и всё же. Не знаю, поймёте ли вы меня, но я сделала над собой усилие и обернулась на стон. Думаю, в то роковое мгновение мне показалось, что пришёл в себя и застонал отец. Но это, к сожалению, было невозможно. Он был мёртв. Стонал немец. Не могу точно сказать, что побудило меня вернуться в салон самолёта, какие мысли подтолкнули меня к этому роковому шагу, но я бросилась обратно. Быстро надела на шарфюрера парашют, который притащила для своего отца и, вытолкнув почти безжизненное тело наружу, прыгнула сама…

— Странный поступок для кадрового офицера НКВД, — заметила я.

— Возможно, вам трудно поверить, но я никогда не вела двойной игры. В отличие от, скажем, «Лицеиста»… Впрочем, вероятно, этот псевдоним вам ни о чём не говорит…

— Ну почему же. «Лицеист» — один из ведущих, как считалось, агентов нашей внешней разведки в Берлине. А что, вы были с ним знакомы? — прищурилась я.

— К счастью, мы встречались лишь несколько раз. Наш резидент в Берлине «Захар» был, к сожалению, слишком высокого мнения о нём. Впрочем, когда мне стало известно, что «Лицеист» ведёт двойную игру, я сразу же дала соответствующую радиограмму в Центр. К сожалению, эту информацию тогда никто не воспринял всерьёз…

— Да, Амаяк Захарович Кобулов или, как вы его называете, «Захар», считал «Лицеиста» очень надёжным агентом. Его донесения ложились прямиком на стол Сталина и Молотова. Но сразу после войны «Лицеист» был разоблачён как агент «Абвера» и приговорён к высшей мере наказания.

— Ну, что же, как говорится, лучше поздно, чем никогда. А тогда мне никто не поверил… Хотя это уже совсем другая история. Так вот. Не знаю, как вас учат сейчас, а тогда нас готовили на совесть. Думаю, что, несмотря ни на что, я прекрасно осознавала в тот момент, что наш самолёт был сбит над вражеской территорией и, даже благополучно приземлившись на парашюте, я обязательно рано или поздно оказалась бы в лапах гестапо. Без документов, имея только весьма сомнительную версию своего чудесного спасения, шансов у меня практически не было. Правда, в гестапо я всё равно попала и должна сказать, — Галина Петровна с вызовом посмотрела на меня, — по сравнению с допросом у партизан, это, можно сказать, была просто задушевная беседа. Конечно, — женщина взяла стакан и сделала глоток воды, — многое в моей судьбе решила та ночь, когда я решилась переспать с комендантом Несвижа. Но разве сейчас этой проверенной и безотказной тактикой ваши сотрудники не пользуются? И кто может меня осуждать за это? Плюс, конечно, в моём активе было спасение шарфюрера СС…

— Галина Петровна, моя задача не состоит в том, чтобы осуждать вас в чём-либо или тем паче оправдывать ваши поступки. Воспринимайте меня просто как бесстрастного слушателя. Или, если будет угодно, относитесь ко мне, как к диктофону. Я в любом случае не буду лукавить. Не в моих силах как-то повлиять на вашу судьбу, — развела я руками.

— Я и не прошу у кого бы то ни было никакого снисхождения. Более того, если бы ситуация повторилась, я бы без колебаний поступила бы точно также. В конце концов, меня не интересует, понимаете вы меня или нет, но тогда у меня просто не было другого выхода. Кроме того, несмотря на то, что мой отец пристрелил прямо в блиндаже командира партизанского отряда двух этих подонков Волченковых, которые трое суток избивали меня нагайкой с шести утра и до десяти вечера, в город к тому времени уже наверняка просочилась информация, что никакая я не княжна. А это было хуже всего. Это был полный провал. В создавшейся ситуации мне больше ничего не оставалось, как заручиться поддержкой немецкого командования. Что я и сделала. Впрочем, было ещё два варианта. Первый — перейти линию фронта к своим. Я могла бы сделать это без особого труда. Перед заброской меня основательно к этому подготовили. Я занималась несколько недель непосредственно с офицером фронтовой разведки. Но после этого я не прожила бы и несколько дней. Тогда разговор был короткий… И второй — воспользовавшись документами на другое имя, которые мне успел передать перед смертью отец, попробовать затеряться среди мирного населения и попытаться пробраться в Москву.

— Хорошо, — прервала я рассказ женщины, — вы приняли единственно возможное на тот момент для себя решение и вернулись в Несвиж. При этом, зарабатывая лояльность фашистов, даже вынесли на своих хрупких плечах раненого шарфюрера СС. Я поняла. Что было дальше?