Андрей Рубанов - Человек из красного дерева

Истуканы не чувствуют холода, но зимой я обязательно топил печку, чтобы создать иллюзию настоящего человеческого жилья; это казалось важным.

Мы вошли в хижину вдвоём, и внутри сразу стало тесно – жильё было рассчитано на одного обитателя.

– Мне нравится, – сказал Читарь, оглядевшись. – Кто-нибудь знает про это место?

– Никто не знает, – ответил я. – У меня официальное предприятие, шпалотёсная мастерская, у меня есть промысловое свидетельство, я плачу налог. Но за десять лет ни одна живая душа сюда не заходила. До ближайшей деревни – семь вёрст, до железной дороги в два раза более. Бывает, медведь придёт, или кабан, но люди – нет.

– Очень хорошо, – похвалил Читарь. – А ежели, например, однажды к тебе сюда приедет груз? По железной дороге? Большой деревянный ящик? Кто этим заинтересуется?

– Никто, – ответил я. – Меня знают как шпалотёса, я всё время туда-сюда езжу. А кроме меня есть и другие. Телеги и возы постоянно туда-сюда ездят. Я никто, на меня не обращают внимания.

– Добро, – сказал Читарь. – Тогда жди.

– Что будет в ящике? – спросил я.

– Истукан, – сказал Читарь. – Недвижный, сильно повреждённый. В куски порублен. Ты попробуешь его восстановить.

– В куски порублен, – повторил я. – Даже не знаю. Никогда раньше так не делал.

– А никто не делал, – сказал Читарь. – До сего дня мы поднимали целых, сохранившихся. Их оказалось немало. Не всех разбили, не всех сожгли. Многих просто вынесли из храмов и спрятали. Мы отыскали, кого сумели, и подняли. Теперь настала очередь повреждённых. Будем пробовать их чинить. И ты в этом деле будешь – один из главных. Ты плотник от бога, теперь приложишь умение к благу нашего народа.

Я пропустил мимо ушей похвалу, поразмышлял.

– Из какого дерева он сделан?

– Не знаю, – ответил Читарь, – сам разберёшься. Ты, братец, главное, когда на станцию приезжаешь – обязательно заходи на телеграф и проверяй, нет ли чего на твоё имя. Телеграф – полезная вещь, за один день можно связаться с кем хочешь, будь ты хоть в Талдоме, хоть в Бийске. По пять копеек за слово, а если в азиатскую часть – по десять копеек, да плюс подепешная плата, недорого очень. Новые времена настали, привыкай.

– Новые настали, – ответил я, – но старые не кончились.

– Тоже верно.

– Кем он был? – спросил я. – Этот порубленный?

– Не знаю, – сказал Читарь. – Груз придёт через три недели. Деньги, если хочешь, я вышлю переводом.

– Не надо, – сказал я, – у меня есть.

Читарь улыбнулся.

– У всех наших есть деньги. Мы богаты. Нас так просто не возьмёшь. – Он сменил тон на тёплый, и его дух загорелся ласковым оранжевым светом. – А теперь, братец, я тебя очень прошу – погляди меня, проверь… Чувствую, под лопаткой непорядок…

Он разделся донага, я зажёг ещё пяток свечей и осмотрел его всего, с ног до макушки, заметил несколько малых повреждений, взял шабер и тщательно зачистил все сомнительные места, потом пальцами заполировал, потом капнул олифы и ещё раз заполировал.

Через два часа он ушёл пешком на станцию. Я предлагал отвезти – он отказался, засмеялся озорно, пошутил:

– Бешеной собаке сто вёрст не крюк! Главное – чаще заходи на телеграф!

И ушёл в темноту, в синий ночной лес, вместе со своим саквояжем и серебряной цепью через живот, по виду – то ли торговый хитрован, то ли мелкий казённый чин.

Через три недели на станцию приехал деревянный ящик, получателем был указан Антип Ильин.

Пострадавший от взрыва автоклава нарядчик Илья Григорьевич вернулся на прежнюю работу спустя четыре месяца. Доктора пришили ему оторванную щёку и малый остаток уха.

Ещё через два месяца в путевое хозяйство привезли новый котёл-автоклав, точно такой же, и работа по пропитке шпал возобновилась.

Ходили слухи, что фабрикант-производитель автоклавов, некто Иона Фотиев, выходец из староверов, покрыл все убытки за свой счёт, не учиняя никакого следствия, хотя было очевидно, что авария произошла не по его вине, и бесплатно поставил новый автоклав взамен прежнего, взорвавшегося.

В те годы от взрывов котлов и от отравлений парами креозота пострадали многие сотни людей, от тёмных мужиков до инженеров с университетскими дипломами.

Но ещё страшнее и печальнее сложилась участь самих шпал.

Грешно и гадко сожалеть не только о живых людях, но и о деревяшках, – но видит Бог, со шпалами вышла беда поистине великая.

Если обычную сухую деревянную шпалу, отслужившую срок, можно было приспособить – то пропитанную креозотом, ядовитую чёрную шпалу девать было некуда.