Ирина Лобусова: Букет из Оперного театра

— Да она вообще не актриса! — вспыхнул режиссер, — так, подстилка бандитская! С кем она там шляется, с Котовским? Ее просто в шею надо отсюда гнать!

— Ты язык-то придержи, — нахмурился в ответ Харитонов. — Мне неприятности не нужны. Доснимешь картину — и выгонишь, куда захочешь. А пока…

— Над нами будут смеяться, — угрюмо тянул свое режиссер, — она ничего не понимает. Ни пластики у нее нет, ни грации. Двигается, как корова. Глаза тупые. Один гонор. А гонор в пленку не впихнешь.

— Не грусти, — Харитонов покровительственно похлопал молодого режиссера по плечу, — есть у меня один план — пальчики оближешь! Я скоро буду добираться до Москвы. Потолкую кое о чем с Луначарским. И, если получится, привезу тебе тех, о ком ты и мечтать не можешь! Вот погоди!

— Я догадываюсь, кого вы хотите привезти! — засиял всеми красками режиссер. — Это будет удача так удача! А вы уверены, что получится? Вы разве знаете Луначарского?

Харитонов только ухмыльнулся. Но в тот же момент их беседу нарушили громкие женские крики, доносящиеся из стеклянного павильона. Выделялся визгливый вульгарный женский голос, судя по всему, выкрикивающий ругательства, — из-за расстояния они были неразборчивы.

— Вот видите! — сокрушенно вздохнул режиссер, — ну как, скажите на милость, все это выносить?

Харитонов и режиссер поспешили на крики. В стеклянном павильоне ругались две девицы. Они потрясали кулаками, выкрикивая самые грязные простонародные оскорбления знаменитых одесских торговок — тут они звучали уже очень разборчиво, к вящему удовольствию присутствующих при этом спектакле.

— Мадемуазель Карина, держите себя в руках! — Зычным голосом режиссер попытался урезонить яркую брюнетку с пышной грудью, вызывающе проступавшей сквозь шелковый восточный костюм.

— Да она… да халамидница проклятая… да к моим вещам… своими зараженными кривыми руками… — загудела брюнетка, — она мои сережки пыталась стырить, вошь вороватая!

— Шо? Да засунь ты свои сережки ослу в жопу! — завизжала блондинка. — Кому они надо? Дрэк подзаборный, а не сережки! Сама халамидница! Родилась за базар, торговка привозная, а строишь за себя за невесть шо! Кура ты недощипаная, блоха безглазая! Шоб у тебя патлы с зубами все повылазили, как я буду за это смотреть!..

Без лишних слов режиссер велел своему помощнику (тому самому, который возился с лампами) увести разбушевавшуюся блондинку. И тот, хотя и с трудом, справился с этой задачей, удалившись вместе с ней и со стайкой вызвавшихся сопровождать их статисток.

— Нельзя так, мадемуазель Карина, — попытался режиссер, но брюнетка сразу на него вскинулась:

— Шо? Да я тебя в виду имела, щвицер недоделанный! Знаю, что я за тебе не нравлюсь, смотришь на меня, как солдат на вошь!

Режиссер нахмурился и хотел было резко ответить, но в этот момент к ним подошел один из сотрудников кинофабрики и отрапортовал Харитонову, который, стоя в стороне, наблюдал всю эту сцену.

— Господин директор, драгоценности привезли!

Фраза донеслась до брюнетки, и всю ее ярость как рукой сняло. Глаза ее засверкали, она двинулась к Харитонову.

— Это за правда, господин директор? Те драгоценности, за которые вы вчера говорили?

— Они самые, — подтвердил Харитонов, — сцена смерти будет сниматься в знаменитых алмазах Эльзаканиди. Я специально попросил их.

— Алмазы Эльзаканиди… — Глаза режиссера недобро сверкнули. — А говорили, что нет денег на лишние расходы…

— А это никакие не расходы, — сказал Харитонов, — я взял их на один час. Одолжил напрокат. Эльзаканиди мне одолжение в карты проиграл. Вот я и попросил алмазы для съемок. Они будут очень удачно смотреться в финальной сцене фильма, когда шах надевает свои самые роскошные украшения на мертвую наложницу.

— Можно взглянуть на них, господин директор? — Брюнетка наступала на директора кинофабрики, словно старалась протаранить его своей пышной грудью. — Ну хоть одним глазком! За них ведь говорит весь город!

— Вот на съемках и увидите, — Харитонов с явной неприязнью отстранился от нее и обернулся к своему служащему: — Вели посыльному занести шкатулку ко мне в кабинет. Я уже иду.

С разными выражениями лица Карина и режиссер фильма смотрели в спину удалявшегося Харитонова. Наконец режиссер тяжело и облегченно вздохнул:

— Ну что, мадемуазель Карина, будем репетировать? Идите в комнату за павильоном, там уже приготовлены декорации для съемок сцены смерти, и ждите меня там.