Енё Рейто - Белокурый циклон

— Значит, она перебралась в Париж? — вздохнула Эвелин.

— Совершенно верно, — ответил швейцар, придвинул к двери стоявший в прихожей стул, сел и закурил. — Теперь-то, когда самолеты появились, в Париж можно быстро добраться, а вот я помню времена, когда это считалось настоящим путешествием.

— Не могли бы вы сообщить мне парижский адрес миссис Брандес?

Швейцар, шлепая туфлями, отошел куда-то. Когда он вернулся, на носу у него были очки в проволочной оправе, а в руках — блокнот.

— Вот, пожалуйста!… По этому адресу мы отослали мебель. Запишете?… Такие вещи надо записывать, а то ведь память подводит, случается. Так вот: Париж… Записали?… Улица Мазарини, 7…

— Спасибо. И до свидания — мы очень спешим.

— Ну, а я еще немного посижу, покурю.

— Спокойной ночи.

…В эту ночь они не сомкнули глаз. Такая нелегкая проблема: поехать в Париж! Дорожные расходы, гостиница, питание… «За какие деньги, господи?» — вздохнула вдова. А ведь когда-то такая поездка показалась бы ей мелочью.

Когда — то! Когда бедный покойный мистер Вестон еще не пустился в биржевую игру, у них была даже своя автомашина.

— Похоже, что опять только Мариус сможет помочь нам, — вздохнула миссис Вестон.

— Я думаю, что на дядю можно рассчитывать.

И они не ошиблись. На следующее утро Эвелин стояла уже в примерочной, где царило, как всегда по утрам, рабочее настроение. Мистер Бредфорд стоял как раз перед сметанным на манекене пальто, разглядывая его взглядом эксперта.

— Ты поедешь на континент, — проговорил он и, чуть наклонив голову, вынул из кармана жилета небольшой кусок мела, чтобы отметить моста для пуговиц. — Деньги будут. Дело надо довести до конца — хоть получится из него что-нибудь, хоть нет. Судьба все равно, что пьяный портной: начинает кроить и, поди разберись, что у него получится. Двести фунтов наличными у меня есть, девочка, и ты их получишь на дорогу. Мне кажется, что сам господь бог подтолкнул того каторжника написать такое завещание, хотя вообще-то доверять таким людям особенно не приходится. Но я все равно не смог бы спать спокойно, если бы ты упустила такой шанс. А для портного хороший сон — великое дело, потому что работа у нас, что ни говори, умственная.

Эвелин, однако, не слушала дядю.

Случайно взглянув в окно, она увидела на противоположной стороне улицы высокого, лысого мужчину с изуродованным носом…

Когда сверкающая «альфа-ромео» лорда Баннистера остановилась у причала, известного ученого ожидал там довольно-таки неприятный сюрприз. Трап отправлявшегося в Кале судна был окружен журналистами и фотографами. Как и большинство ученых, лорд был. человеком скромным и застенчивым. Он ненавидел шумиху, сопровождающую в наше время любое научное открытие. Хотя лорду Баннистеру не было еще и сорока лет, он уже считался за свои исследования сонной болезни одним из несомненных претендентов на Нобелевскую премию. Совсем недавно английский король лично приколол к его фраку один из высших орденов страны, а о его популярности в обществе нечего и говорить — она достигла той высшей для ученого точки, когда о его теории становится модным говорить даже среди тех, кто, по сути дела, ни слова в ней не понимает. Предложенная Баннистером генная теория сонной болезни под торжествующим знаменем интеллектуального снобизма вторглась в кафе и вместе с психоанализом и теорией относительности проникла в словарный запас желающих чем-то выделиться банковских служащих, и теперь уже только шаг отделял эту несчастную теорию от воскресных приложений к бульварным газетам.

Баннистер направлялся в Париж, чтобы прочесть лекцию в тамошнем университете. Оттуда он собирался на полгода уехать в Марокко, где у него была вилла с участком, специально приспособленным для изучения тропических болезней. Большую часть года он привык проводить именно там и уже сейчас тосковал по тропическому уединению.

Лорд был человеком не только скромным и застенчивым, но к тому же серьезным и замкнутым.

Помимо всего прочего, в его биографии таилось несколько семейных трагедий. Его считали человеком не слишком счастливым. Братья его умерли молодыми, а теперешняя поездка находилась в тесной связи со сравнительно еще удачным концом неудачного брака: в этот самый день суд вынес наконец решение в его процессе о разводе. Лорд был рад, что его неприятное дело удалось все-таки сохранить в тайне. До сих пор он жил в постоянной тревоге, опасаясь, что кто-нибудь из следовавших за ним стайкой журналистов пронюхает о том, что он разводится со своей женой.