Андрей Воронин - Рукопись Платона

Пока Ерема снимал с плеча котомку и поднимал с пола фонарь, поручик поддел острием кинжала пласт отсыревшей штукатурки и без труда отделил его от стены. Штукатурка упала, засыпав носки его сапог известковой крошкой и обнажив неровную поверхность кое-как сложенной кирпичной стенки.

— Гляди-ка, — сказал подошедший Ерема, — кругом кирпичик к кирпичику, а тут тяп-ляп. С чего бы это?

Вместо ответа Хрунов ударил в стену рукояткой кинжала, и та опять отозвалась гулким голосом пустоты.

— Да неужто, ваше благородие? — задыхаясь, едва выговорил Ерема. — Неужто нашли?

— Что-то наверняка нашли, — сказал Хрунов. — Ломай-ка, братец.

Дважды повторять приказание не пришлось. Достав из котомки короткий лом и отобрав у Хрунова молоток, Ерема набросился на перегородку с яростью гунна, разносящего вдребезги мраморный дворец римского патриция. Не прошло и двух минут, как к его ногам упал первый выбитый из стены кирпич. После этого дело пошло легче, и вскоре перегородка рухнула, заставив компаньонов отскочить в сторону. Кирпичи гремящим водопадом хлынули на пол в облаках едкой вековой пыли, и в их беспорядочном стуке разбойникам послышался лязг металла.

— Господи, пресвятая Богородица! — неожиданно вскрикнул Ерема, испуганно шарахаясь еще дальше в сторону. — Свят, свят, свят!

Он перекрестился, неотрывно глядя на что-то лежавшее у самых его ног. Хрунов присмотрелся и увидел облепленный спутанными прядями обесцвеченных волос человеческий череп, таращивший на Ерему черные провалы глазниц и насмешливо скаливший длинные, как у лошади, желтые зубы.

Только теперь поручик заметил в куче кирпича кости и пыльные лохмотья истлевшей материи. За рухнувшей перегородкой открылась неглубокая ниша с вделанными в стену стальными кольцами, с которых, покачиваясь, свисали ржавые цепи. Заглянув в нишу, Ерема опять перекрестился.

— Что ты крестишься, дурак? — сердито спросил Хрунов. — Забыл, что ли, что тебя давно от церкви отлучили? Костей, что ли, не видал?

— Простите, барин, — опуская руку со сложенными щепотью пальцами, обескураженно пробормотал Ерема. — Это я с перепугу. Этакая страсть! Думали, золото, а тут мертвяк!

— Он мертвяк, а ты дурак, — буркнул Хрунов, не без некоторого внутреннего сопротивления входя в нишу. Под его сапогом противно хрустнула выбеленная временем кость. — Лют был царь Иван, и шутки у него были лютые. Ему ничего не стоило к золотишку охранника приставить — такого, чтоб дураки вроде тебя от него сломя голову бежали.

Он принялся тщательно выстукивать нишу, попутно пробуя каждый кирпич — не подастся ли под рукой, приводя в действие потайную пружину? Увы, кроме цепей и рассыпавшегося на куски скелета, в нише ничего не оказалось. Уходя, Ерема мстительно наподдал череп ногой, и тот, ударившись о противоположную стену коридора, с глухим треском разлетелся вдребезги.

В течение следующего часа они обнаружили и вскрыли еще две точно такие же ниши, в каждой из которых было по скелету. Ерема больше не пугался и не поминал имя Господа, а Хрунов и вовсе становился все веселее с каждой страшной находкой.

— Не печалься, борода, — сказал он Ереме, поворачиваясь спиной к последней нише. — Думается мне, что эти покойнички здесь неспроста. Может, это они казну царскую прятали? Сперва они сундуки схоронили, а после их самих замуровали, чтобы помалкивали. А? Значит, злато наше где-то поблизости!

После этого они работали еще часа два, но больше ничего не нашли, кроме источенных червями обломков дубовой бочки, коим на вид было лет сто, а то и все двести, да парочки дохлых кошек, чьи окоченевшие трупики были основательно обглоданы крысами.

— Все, — сказал на исходе второго часа Хрунов, с отвращением отбрасывая молоток. — К чертям свинячьим, надоело! И что за нужда была выстраивать под землею целый город? Айда наверх, борода. Там уже, наверное, темнеет. Как бы немец наш не ушел. Охота мне на него поближе поглядеть. Да и жрать, если честно, до смерти хочется.

Ерема молча сунул за пояс нож, придавил камнем остаток размотанного клубка, чтобы утром без труда вернуться на это же место, и вслед за Хруновым двинулся к выходу.

Снаружи, как и предполагал Хрунов, уже начало темнеть. Не выходя на улицу, компаньоны по замусоренной лестнице поднялись на верхнюю площадку башни, где скучал в одиночестве щербатый Иван, приставленный следить за немцем. Несмотря на безделье и скуку, наблюдатель оказался, как ни странно, трезв, чем весьма порадовал атамана. Хрунов выдал ему пару медяков на водку и отпустил, велев с рассветом снова быть на посту. После этого они с Еремой уселись в глубокой нише окна и перекусили остатками провизии, которые обнаружились в котомке. Уходя, щербатый Иван оставил на полу подзорную трубу, и теперь Хрунов, энергично жуя, время от времени подносил ее к глазу и поглядывал на вход в северную башню, через который попадал его конкурент. Отсюда, сверху, он мог видеть не только соседние башни, но и квадратные ямы, нарытые вдоль стен другим кладоискателем. С точки зрения поручика, это был самый глупый способ искать клад. Хрунов с сомнением покачал головой: неизвестный ему барин в пенсне, конечно, мог быть круглым дураком, но поручик хорошо усвоил преподанный княжной Марией урок и теперь не спешил с подобными выводами.