Андрей Воронин - Рукопись Платона

Время шло медленно. Наконец пробило десять, потом половину одиннадцатого, а после и одиннадцать. Княжна терпеливо сидела в кресле, делая вид, что читает. За нею никто не наблюдал, но она все равно упорно листала страницы Платона, пытаясь понять, о чем пишет древний грек. Строчки прыгали у нее пред глазами, руки слегка подрагивали: княжна уже знала, что, покинув дом, непременно отправится в кремль, а такая прогулка под покровом ночи не сулила ничего хорошего. Трижды порывалась она встать и пошарить по ящикам комода в поисках пистолета и трижды оставалась на месте, потому что никакого оружия в комнате заведомо не было. Наконец она решила, что перед уходом непременно заглянет на кухню и украдет там самый большой нож, какой сумеет найти. Мысль о том, что можно что-то украсть в собственном доме, где все до последнего гвоздя принадлежит ей, немного ее позабавила.

Башенные часы в углу захрипели, словно прочищая горло, и гулко ударили один раз. Княжна отложила книгу и встала, чувствуя знакомую слабость во всем теле, предшествовавшую обычно опасным приключениям, кои так часто происходили с нею в прежние времена.

Она подошла к окну, держа под мышкой узел с одеждой и сапогами, и в этот миг шаги часового в коридоре вдруг затихли. Вместо них послышался странный шорох, как будто усатый караульный, устав ходить из стороны в сторону, решил прилечь прямо на полу.

Княжна прислушалась, но из коридора не доносилось ни звука. Это было странно. Мария Андреевна подозрительно покосилась на дверь, а потом, прильнув щекой к оконному стеклу, попыталась разглядеть крыльцо. То, что она увидела, насторожило ее еще больше: из-под навеса крыльца торчал начищенный солдатский сапог. Похоже было на то, что все выставленные полицмейстером часовые разом решили отдохнуть и улеглись там, где стояли, — прямо на своих постах...

Положив на подоконник узел с одеждой, княжна на цыпочках пересекла комнату и резко распахнула дверь. Она успела увидеть часового, который, широко разбросав руки и ноги, плавал посреди коридора в луже собственной крови, а в следующее мгновение перед ней возникла страшная, вся в лохмотьях и космах сутулая фигура, по-обезьяньи скалившая на нее беззубый рот с рассеченными наискосок губами. Заскорузлая от грязи пятерня грубо толкнула Марию Андреевну в лицо с такой силой, что она, отлетев от двери, упала спиною на стол, опрокинув свечу и разбросав бумаги. Перед тем как упасть, княжна успела увидеть блеск стали в руке незнакомца.

— Вяжи ее, щербатый, — услышала она знакомый сиплый голос. — Да пасть заткни, не то орать примется.

В черно-серебристом лунном сумраке она увидела, как лохматая фигура метнулась к ней от двери, держа наготове веревку. Шарящая в поисках какого-нибудь оружия ладонь Марии Андреевны наткнулась на что-то продолговатое, плоское и сомкнулась на фигурной рукоятке из слоновой кости раньше, чем княжна успела сообразить, что именно подвернулось ей под руку. Щербатый Иван навалился на нее сверху, обдавая кислым запахом грязи и нищеты. Шершавая, колющаяся волокнами веревка коснулась ее щеки; княжна коротко взмахнула рукой, и костяной ножик для разрезания бумаги глубоко вонзился в жилистую шею щербатого Ивана.

Разбойник захрипел, выкатив серебристые от лунного света белки глаз; горячая кровь, хлынувшая из артерии, разрубленной изящной костяной безделушкой, окатила лицо и шею Марии Андреевны, заставив ее содрогнуться от отвращения. Ножик сломался у самой рукояти с негромким, но отчетливым щелчком; застонав от напряжения, княжна сбросила с себя бьющееся в мучительных конвульсиях тело, перепрыгнула через него, метнулась к двери и, как на каменную стену, налетела на широкую грудь Еремы.

Бородач встретил ее хлестким ударом по лицу, нанесенным тыльной стороной ладони. От этого удара княжна отлетела в угол комнаты и упала на пол, чувствуя, как немеет лицо и как хлынувшая из носа кровь смешивается с кровью убитого ею бандита.

— Майн готт! — услышала она еще один знакомый голос. — Доннерветтер, нельзя же так! Не смейте ее бить, она выше вас по происхождению!

— Молчи, немчура, не то и сам схлопочешь, — сипло отозвался одноухий. — Да я ее и не бил вовсе, а только хлопнул маленько, чтоб потише себя вела. Гляди-ка, чего она со щербатым сделала! Все, отгулял щербатый. Спасибо хоть, что не мучился...

— Майн готт!

— Чего майн готт? Помогай вот, после руками махать будешь, успеешь еще...

Княжну бесцеремонно связали, забив рот самодельным кляпом. Кляп отчаянно вонял псиной, и княжна сосредоточила все свои силы на том, чтобы мысленно отстраниться от этого запаха, перестать его чувствовать, — в противном случае, она знала, ей предстояло умереть, захлебнувшись собственной рвотой. Ерема рывком поставил ее на ноги; княжна качнулась, но устояла. По верхней губе все еще текла теплая густая кровь, потихонечку пропитывая кляп.