Андрей Воронин - Рукопись Платона

— Как? — переспросила княжна. — Как вы сказали? Алексей? Алексей Евграфович, я полагаю? Но это действительно странно... Как же так? Он ушел от меня в десятом часу вечера с твердым намерением отправиться прямо домой... И что же, его до сих пор нет? Но... Погодите, не надо так волноваться. Быть может, он куда-нибудь зашел?

— Сие представляется весьма сомнительным, — вместо Берестова ответил полицмейстер. — Весьма, весьма сомнительным. И вообще, ваше сиятельство, все это очень странно. Поначалу мы решили, что с вами обоими произошло несчастье, и подвергли допросу прислугу. Прислуга, кстати, подтверждает ваши слова о том, что молодой Берестов покинул дом в десятом часу.

— А вы имеете основания сомневаться в моих словах? — изумилась княжна. — Простите, Иван Игнатьевич, но сегодня ваше поведение попросту оскорбительно.

— Ах, знали бы вы, знали, как оно неприятно мне самому, это мое поведение! — с великой досадой воскликнул полицмейстер и вдруг, громко стуча сапогами по паркету, подошел к стоявшему в углу карточному столику. Только теперь княжна заметила, что столик зачем-то накрыт белой простыней, под которой угадывался какой-то небольшой, неправильных очертаний предмет. — Мое поведение... Право, сударыня, если бы самой большой неприятностью на свете было мое неучтивое поведение, я полагал бы себя самым счастливым из смертных. Я сию минуту готов пасть перед вами на колени и со слезами вымаливать прощение, но прежде объясните, что может означать вот это?!

С этими словами он двумя руками, как фокусник, сбросил простыню, и Мария Андреевна увидела посреди стола какую-то шелковую тряпицу, густо покрытую засохшими бурыми пятнами. Боковым зрением она заметила, как градоначальник, закрыв рукою глаза, шатаясь, бросился вон из комнаты. Княжна тут же забыла о нем, сосредоточив свое внимание на лежавшем перед нею страшном предмете.

— Что это? — спросила она, хотя уже обо всем догадалась сама.

— Это жилет Алексея Берестова, — непривычно жестким тоном объявил полицмейстер. — А на жилете, как видите, кровь. Бедный Андрей Трифонович! Как он это переживет? Так вот, сударыня, тело Берестова не найдено, а жилет обнаружился — где бы вы думали?

— Где же? — спросила княжна, плохо соображая, что и, главное, зачем говорит.

— В кустах подле вашей калитки, — ответил полицмейстер. — Вы можете это как-то объяснить или мой вопрос снова задевает вашу честь?

Мария Андреевна потянулась к жилету, но тут же отдернула руку и, попятившись, медленно опустилась на софу.

— Честь? — тупо переспросила она, глядя мимо полицмейстера остановившимся взглядом. — О чем вы?.. Ах, моя честь... Оставьте, Иван Игнатьевич. Нужно было сразу сказать, в чем дело, а не устраивать вместо этого представление... Или вы подозревали меня в убийстве и думали, что, увидев страшную улику своего преступления, я потеряю самообладание и тут же во всем сознаюсь? Зря думали, я бы не созналась... Господи, да о чем я говорю, о чем думаю?! Как же это могло произойти? Ведь он ушел, я сама проводила его, говорила с ним на крыльце и видела, как он вышел за калитку и пошел по улице. И не было ни шума, ни криков, ничего... А вы уверены, что он мертв? Быть может, он только ранен?

— Потеряв столько крови, выжить невозможно, — угрюмо сказал полицмейстер, предварительно оглянувшись на дверь, за которой скрылся старший Берестов. Вздохнув, он прошелся по комнате, потеребил свои бакенбарды, стукнул кулаком в ладонь и наконец огорченно крякнул, как человек, занимающийся крайне неприятным для него делом. — Ах, Мария Андреевна, Мария Андреевна! Вот вы на меня сердиты, а каково мне! Поверьте, я бы дорого дал за то, чтобы вести этот разговор не с вами, а, к примеру, с вашей горничной!

— Подозреваю, что вам это и впрямь было бы проще, — сказала княжна. — Но я подозреваю также, что, будь на моем месте горничная, с нею говорили бы не вы, а кто-то из ваших служащих. Кстати, Иван Игнатьевич, принимая во внимание обстоятельства, я, наверное, должна поблагодарить вас за ту деликатность, с которой вы взялись за это дело сами, не передавая его в чужие руки.

— Бог мой, княжна, да пощадите же вы меня! — с неожиданной силой воскликнул полицмейстер, и в его глазах княжна с удивлением прочла самое настоящее страдание. — Вы думаете, мне приятно вас допрашивать?

— Думаю, что неприятно, — сказала княжна. — Но согласитесь, это нелепо: вы меня допрашиваете, и я же должна вас утешать! Полноте, Иван Игнатьевич. Я понимаю, как все это выглядит со стороны, и согласна, что поступила опрометчиво, выйдя из дому ни свет ни заря в этом маскарадном костюме. Назовите это шуткой, причудой или попросту блажью, как вам будет угодно, но давайте наконец отбросим в сторону светские реверансы и станем говорить о деле! Ведь где-то рядом бродит убийца, и его надобно ловить. Я прошу простить мне мою неучтивость, вызванную, поверьте, лишь непониманием серьезности положения. Забудем обиды, хорошо?