Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Слова Картера взволновали леди Доусон. Хладнокровная англичанка, которую невозможно было представить себе потерявшей контроль над собой, сделала шаг вперед и возбужденно произнесла:

— Вы знаете об Имхотепе больше. Расскажите все, что вы знаете, все!

Близость леди была неприятна Картеру, и он отодвинулся, сделав вид, что поправляет балку прохода. Взяв принесенную жердь, он двинулся к выходу, мимоходом заметив:

— Я ничего не знаю об этом, слышите? Ничего. И я этому несказанно рад. — И, не обращая более внимания на леди Доусон, он запер решетку, отвязал осла и отправился в обратный путь.

Некоторое время они молча шли рядом. Предложение сесть на осла леди Доусон отклонила. Дойдя до развилки, где пути их расходились, они заметили, что на востоке над Нилом встает солнце.

— Желаю удачи, — коротко сказала леди и, отвернувшись, пошла прочь, так что Картеру ничего не оставалось, как крикнуть ей вслед слова прощания. Оседлав осла и направившись на восток, в сторону дома, Картер задумался о необычной встрече.

Конечно, в странной леди всегда было что-то загадочное, и те, кто знал ее ближе, считали даже, что этот образ она создавала нарочно, но в этот раз ее появление было столь неожиданным, что Картер затруднялся делать предположения. Никто кроме рабочих не знал о гробнице, да и они не догадывались о том, что обнаружили. Была ли их встреча случайной? Нелегко было в это поверить.

Картеру леди Доусон никогда не нравилась, уже из-за одного того, что строила глазки, бесспорно, глазки соблазнительные, лорду Карнарвону. Картер обладал чутьем, когда речь шла о порядочности людей, и эту даму он считал хитрой интриганкой, даже не имея на то ни малейшей причины. Люди данного типа отличаются постоянными перепадами между заискиванием и грубостью, что отталкивало Картера ничуть не меньше, чем постоянное самомнение лорда Карнарвона.

В любом случае, внезапное появление леди не позволило ему совершить ужаснейшую ошибку. Потому что чем дольше Картер думал, тем глупее казался ему план тайно вскрыть и затем вновь запечатать гробницу. Это не только нарушило бы все договоры, это уничтожило бы его репутацию серьезного археолога и стало бы концом его карьеры. Нет, Картер решил не думать больше об Эвелин и на следующий день послать Карнарвону телеграмму с приглашением присутствовать при распечатывании гробницы.

Добравшись до дома, он попытался заснуть. Но, несмотря на сковывающую тело усталость, охваченный беспокойством, он вскоре вышел, переправился через Нил и отправил телеграмму лорду Карнарвону:

«Наконец потрясающее открытие в Долине + великолепная гробница за неповрежденной печатью + все закрыто до вашего прибытия, поздравляю».

Текст не совсем соответствовал истине, но Картер твердо решил засыпать вход камнями до поступления новых указаний от лорда Карнарвона. Это должно было предотвратить недозволенные попытки, в том числе и его собственные.

Вернувшись к полудню домой, Картер сразу заметил, что что-то не в порядке. За открытой дверью его встретила тишина. Тишина, вызывавшая беспокойство своей неестественностью. Картер собрался было позвать попугая, чтобы тот прочирикал свое утреннее «Не дрейфь», но вовремя заметил на полу посреди комнаты змею толщиной с руку. Она медленно двигалась, ближе к голове на ее черном блестящем теле был заметен бугорок. В его происхождении не оставалось сомнений: по всему полу разлетелись желтые перья — следы неравного поединка.

Профессор Франсуа Миллекан с самого начала был убежден, что выбор ареала раскопок к северу от пирамиды Саккары был неверен и возбудит дополнительные разногласия в команде, и он не ошибся. Несмотря на то что все они жили в одном доме, причем в стесненных условиях, имея в своем распоряжении лишь одну спальню на четверых, Миллекан и д’Ормессон общались письменно или через Туссена и Курсье в качестве посредников.

Выглядело это примерно следующим образом: «Мсье Туссен, не сообщите ли вы мсье д’Ормессону, что его последние предположения столь же лишены логики, сколь ненаучны, и не продвинут нас ни на шаг в исследованиях». На что д’Ормессон, находившийся в той же комнате и прекрасно слышавший сказанное, отвечал: «Мсье Туссен, передайте, пожалуйста, мсье Миллекану следующий ответ: „Мне жаль тратить время на общение с дилетантом“». Чаще же они излагали мысли на бумаге и из соображений безопасности сжигали после прочтения.

Трое известных ученых, вынужденных работать над одним проектом, очень быстро становятся противниками; трое же ученых, подозревающие о темном прошлом друг друга, становятся смертельными врагами, они во что бы то ни стало будут стараться умалить важность открытия другого, оспаривать верность предположений и, таким образом, наносить ущерб общему делу. И если Курсье сохранял еще уверенность в себе и достоинство и старался возможно вежливо обращаться и к Миллекану, и к д’Ормессону, то те уже через несколько недель настолько возненавидели друг друга, что д’Ормессон, позабыв о своем дворянском происхождении, дал пощечину Миллекану, сбив с носа его очки в золотой оправе. Причиной тому стала общая беседа во время ужина, перешедшая после обычной перепалки в жестокий спор, в процессе которого Миллекан назвал коллегу достойным сожаления фальсификатором предметов искусств, которого давно уже пора посадить за решетку.