Филипп Ванденберг - Операция «Фараон», или Тайна египетской статуэтки

Будто окаменев, стоял Туссен, не в силах двинуться с места, страх быть погребенным под обломками гробницы стремительно увеличивался, и он, так и не сумев заставить свое тело повиноваться, опустился на колени и согнулся. Так он пополз в сторону выхода, толкая перед собой лампу, хотя вполне мог идти выпрямившись.

Там, где в основной камере плиты оставили лишь узкое отверстие, Туссен внезапно увидел прямо перед собой неподвижную руку. Предплечье примерно посередине было раздавлено плитой. Можно было лишь догадываться о том, соединено ли оно еще с телом. Курсье!

Туссен подтолкнул лампу ближе к руке. Кровь окрасила пыль вокруг.

— Курсье! — тихо позвал Туссен. — Курсье! — Возле руки лежал темный свиток, казалось, он выпал из руки Курсье, и Туссен взял его.

Боль за человека, с которым он проработал последние недели, подействовала на Туссена неожиданным образом. Его глаза наполнились слезами, и мужчина, не помнивший, когда в последний раз плакал, зарыдал. Одновременно он почувствовал, что ноги вновь начали повиноваться, и, шатаясь, выбрался на поверхность.

Миллекан и д’Ормессон молча стояли и вопросительно смотрели на Туссена. Тот только кивнул и махнул в сторону дома, что можно было истолковать как: «Здесь больше нечего делать. Пойдемте!»

Придя домой, Туссен рассказал, как обнаружил Курсье. Они сидели за единственным столом, вливали в себя вино стакан за стаканом, и Миллекан с д’Ормессоном впервые разговаривали друг с другом. Почти случайно Туссен вынул из кармана свиток, найденный им возле руки Курсье. Ученые с интересом наблюдали за тем, как он пытается расправить листы.

— Это лежало возле руки Курсье, — сказал Туссен, протягивая им бумагу. Это была старая упаковочная бумага темно-коричневого цвета, порванная, размером примерно с раскрытую книгу. Туссен положил ее на середину стола, чтобы все могли видеть.

Бумага была старой, и ее не раз использовали, а рисунки, сделанные грубым плотницким карандашом, местами были неразличимы. Вернее, это были мелкие геометрические фигуры: треугольники, квадраты и круги, соединенные линиями. Загадочные двух- и трехзначные числа дополняли картину.

— Кто-нибудь понимает, что это? — медленно спросил Туссен.

Д’Ормессон подвинул бумагу ближе к себе, повернул несколько раз, посмотрел на свет, протянул Миллекану и, наконец, ответил:

— Я не знаю.

— Но этот лист выпал из руки Курсье. Как еще он мог попасть в гробницу?

Миллекан откинулся на спинку деревянного стула, взял бумагу в руки, так что на нее падал свет от лампы, и что-то забормотал, на что остальные не обратили внимания.

— Ведь это с любым из нас могло случиться, — сказал д’Ормессон, выпил, вытер рукавом губы. — Завтра нужно достать его. Туссен, вы знаете, как это сделать?

Туссен пожал плечами:

— Нам нужен домкрат. Если нам удастся приподнять плиту, упавшую на Курсье, мы легко сможем вынести его. Но безопасным это мероприятие не назовешь.

— Хороший парень был, — заметил профессор д’Ормессон, — а ведь мне он сначала не понравился. Впечатление производил, будто больше в женщинах понимает, чем в истории Древнего мира. Казался человеком, способным на все, что сулит деньги. Есть такие люди.

Туссен покачал головой:

— Он был прекрасным ученым. Он легко бы мог жить на деньги, полученные в наследство, но работал в Коллеж де Франс, потому что ему это нравилось.

Миллекан начал тщательно протирать очки, при этом не отворачиваясь от бумаги, лежавшей перед ним на столе, и периодически повторяя: «Интересно, интересно!» При этом он кивал головой.

Туссен и д’Ормессон подвинулись ближе.

— Что вы об этом думаете, профессор? — спросил Туссен.

Тот привычным неспешным движением надел свои очки в золотой оправе, хлопнул ладонью по бумаге и сказал:

— Я не уверен, но подозреваю, что это план Саккары.

Собеседники озадаченно смотрели на профессора.

План, если это действительно был план, выглядел совсем непохожим на те, которыми они пользовались.

— Конечно, это старый план! — добавил Миллекан. — Ему не менее пятидесяти лет. Посмотрите, вот! — Он показал на правый нижний край, где были видны буквы «О» и «М».

— О, точка, М, точка? Что это значит? — спросил Туссен.

— Как вы думаете? — обернулся Миллекан к д’Ормессону.

— Полагаю, мы думаем об одном и том же, — ответил тот. — Огюст Мариет.

— Верно.

Мужчины склонились над столом. Д’Ормессон подвинул лист ближе к себе, остальные, вытянув шеи, следили глазами.