Йорг Кастнер - В тени Нотр-Дама

— И то и другое, — прорычал я, пока заставил себя смотреть сквозь туман перед глазами. Я узнал красивые, очень серьезные черты лица Колетты. — Вы, как свежеиспеченная катарка, явно не расположены к пороку.

— Не все чистые таковы, иначе здесь не было бы вина. Но я и прежде не пила.

— Я уже напивался ребенком, когда ко мне в руки случайно попал ключ от винного погреба аббатства Сабле.

— И что вам было за это?

— Прочесть сто раз «Аве Мария», двести «Отче наш», три месяца службы на кухне — и раскалывающийся череп.

— И вы ничему из того не научились?

Я хотел снова наполнить свой бокал, но она крепко держала его.

— Ваш отец поручил мне позаботиться о вас, Арман. Я отведу вас в вашу келью. Там вы сможете выспаться и подождать дикой головной боли.

По ее твердому взгляду я понял, что она не отступит. Было две добрых причины не ссориться с ней: первая — то, что напился, а вторая — она была женщиной и уже благодаря одному этому обладала бесспорной правотой. Итак, я последовал за ней по мрачным переходам, которые показались мне бесконечными и запутанными.

Келья была маленькой и без окон, так как находилась глубоко под землей. Рядом с простой кроватью с соломенным матрацем был только маленький стол и качающаяся табуретка. Я разыграл оскорбленного пьяницу, повернулся к Колетте спиной и начал расшнуровывать свой узелок.

— Ваш отец хорошо к вам относится, Арман. Утром, когда ваше опьянение пройдет, вы поймете это. Я была бы рада, если у меня тоже был отец, — после небольшой паузы она добавила:

— Все вещи, которые случаются с нами, болезненны и запутанны, но это не ведет ни к чему, если вы одурманены.

С гневом я бросился к ней и зарычал:

— Именно вы должны мне это сказать, Колетта! Вы, одурманившая себя, как никто другой. О, нет, не вином, не им! Вы делаете все совершенно на другой лад. Вы стали «чистой», отреклись от всех земных соблазнов, чтобы вам просто не нужно было этим заниматься. Я одурманил на пару часов мое сознание, вы же — навечно — свою душу!

Ее губы задрожали, как если бы она плакала, но слезы ее иссякли. Прерывающимся голосом она сказала:

— Вы должны принять мое решение, Арман. Нет смысла ругать меня.

— Почему вы тогда так взволнованы? — спросил я, воодушевленный триумфом пьяного, который рассмотрел слабости своего противника. — Но, пожалуй, лишь только потому, что я сказал правду. Ах, к черту — с вашими добрыми душами!

Я снова отвернулся прочь от нее, ковырялся в моем узелке с демонстративным презрением к ее персоне и почувствовал что-то твердое в руке. Это был свернувшийся дракон, с которого началась моя судьба.

Я захотел, наконец, избавиться от фигурки, которая не принесла мне счастья. Рывком я развернулся и швырнул ее под ноги Колетте в угол кельи.

— Вот вам ваша жалкая ананке!

За ударом последовал тихий хруст. Дерево треснуло, как сырое яйцо, которое из-за неловкости выскользнуло из рук. Только оуроборос распался нe на мелкие хаотичные кусочки, а на две равные половины. Что-то зеленое выпало и прокатилось немного по неровному полу, пока не осталось лежать в маленькой ямке.

Я не мог точно этого видеть. К тому же я думал, что винный перегар затуманил мне глаза. Лишь потом я осознал, что равномерное сияние исходило от предмета — зеленая аура. Я должен был испугаться, но это понравилось мне. Свет не резал глаза, я ощущал его как приятный, почти доверительный, словно внутри него находилось дружелюбно настроенное живое существо. Свет был как старый знакомый из далекого прошлого. Тогда… тогда… в Монсегюрс.

— Клянусь Отцом Добрых Душ, это солнечный камень! — тяжело дыша, сказала Колетта. — Смарагд из короны Люцифера! Арман, вы носили его с собой…

— Н-да, выглядит очень похоже, — сказал я с тяжелым языком и почувствовал в себе такую слабость, что скорее упал на кровать, нежели присел. — Не смешно ли это?

— Вы называете это смешным? Как вы могли…

— Ну, все носятся уже несколько месяцев за этим проклятым камнем, а я просто сижу на нем. Спал на нем, потому что вещь все это время лежала под моей кроватью, — мысль в моем оглушенном вином сознании позаботилась о непроизвольном облегчении, и я захихикал истерично. — Целестинец давно разгадал загадку. Вероятно, он шел к Вийону со смарагдом, когда попал в церемонию фламандского посольства и должен был поневоле идти вместе. И Годен что-то заподозрил — не то, что Аврилло нашел камень, а то, что он близок к решению загадки.

Я разразился громогласным хохотом. Что мне оставалось? Плакать о пролитой столько бессмысленно крови? Ни Люцифер, ни Бог не были тронуты слезами и судьбой.