Валерия Вербинина - Тайны Баден-Бадена

Из осторожности, ложась спать, он спрятал деньги под подушку, и они до сих пор лежали там, но он даже не хотел пересчитывать их. Михаил чувствовал себя совершенно разбитым, ему опротивел весь божий свет. Он перевернулся на другой бок, смутно подумал, что надо бы распорядиться, чтобы завтрак доставили к нему в номер, закрыл глаза и неожиданно заснул.

Когда он проснулся, шел уже первый час дня. Михаил встал с постели, оделся, привел себя в порядок и вытащил деньги из-под подушки. Внезапно он понял, что даже не знает толком, что с ними делать. Он никогда не оперировал такими суммами; его мечты вертелись вокруг копеек, никогда не замахиваясь на сотни и тысячи рублей.

«Один флорин — 60 копеек… один франк — 28 крейцеров… один фридрихсдор — 20 флоринов… один наполеондор…»

Но ему быстро надоело вспоминать текущие курсы валют.

«Во всех романах герой, разбогатев, стремительно глупеет… Нет уж, этими деньгами надо распорядиться по-умному. Пойду к банкиру, часть денег отправлю домой маме… напишу ей франкированное письмо [57] Т. е. письмо, за которое получатель не платит, так как оно оплачено отправителем. … Отсюда в Россию почта дорогая, но теперь это неважно. С Оттерсвайером надо покончить и перебраться в Баден… сшить себе новый костюм и купить золотые часы, чтобы эта шельма Тихменёв не хмыкал иронически каждый раз, когда я достаю свои серебряные…»

И тут он понял, что уже начинает делать глупости, раз собирается тратить деньги на то, что должно вызвать одобрение Платона Афанасьевича, которого сам он в глубине души презирал.

«Так что же — ходить в старом костюме, в ношеной обуви? Для чего же тогда деньги, как не…»

У него забурчало в желудке, и он спохватился, что хочет есть. Размышления о предстоящих покупках были отложены на неопределенный срок. Михаил вызвал слугу и заявил, что желает обед себе в номер, и как можно скорее.

Его желание было исполнено, а сам обед, состоящий не то из семи, не то из восьми блюд, совершенно утолил его голод. И аккурат в то мгновение, когда Михаил пришел к выводу, что жизнь, в сущности, не так уж плоха, до его слуха донесся осторожный стук в дверь.

На пороге обнаружился не Иван Александрович и не Платон Афанасьевич, а Петр Николаевич Назарьев собственной персоной.

— Ах, я так и подумал, что это вы! — воскликнул он, всплеснув руками. — Вообразите, увидел вашу фамилию в регистрационной книге… Мы теперь будем по соседству с вами, — он сконфуженно хихикнул. — Можно?

— Конечно, входите, — сказал Михаил, распахивая дверь. — Что значит по соседству — вы переехали в отель?

— М-м, пришлось, знаете ли, — неопределенно промычал Петр Николаевич, окинув собеседника быстрым взглядом. — Вообразите, Наталья Денисовна нас того… выставила, — добавил он почему-то шепотом. — С тех пор, как мы разбогатели, — благодаря вам, милостивый государь! — ее почему-то перестало устраивать наше общество…

— А как поживает Анастасия Петровна? — спросил писатель.

— Более чем удовлетворительно, — объявил Петр Николаевич. — Надеюсь, я не помешал вам?

— Никоим образом.

— Голубчик! — воскликнул Назарьев, — я человек прямой и скажу вам откровенно: с самого нашего знакомства я чувствовал к вам искреннее дружеское расположение. Я всегда защищал вас перед супругой, которая, не знаю почему, не так симпатизирует вам, как я. Но то, что произошло вчера… ваш феноменальный выигрыш… клянусь, я ожидал чего угодно, только не этого. Ну рассказывайте! Вам удалось вывести систему? Вы сумели открыть какой-то секрет? Ей-богу, я умру от любопытства, если вы мне не скажете!

Его глаза горели, бакенбарды стояли дыбом от волнения. Михаилу мучительно захотелось выставить его за дверь, но писатель был слишком хорошо воспитан, чтобы прибегать к таким методам.

— Я скажу вам, в чем дело, если и вы, в свою очередь, кое-что мне скажете, — начал он. — У меня нет ни единого шанса завоевать сердце Анастасии Петровны?

Петр Николаевич смутился. В сущности, он был человек добрый и не такой уж несообразительный, и ему было совестно разочаровывать своего собеседника.

— Михаил Петрович, ну вы же сами понимаете… Ей-богу, я могу только позавидовать тому, чьим зятем вы станете. Вы основательный, серьезный… литератор, опять же… Но Настя… — он цепко взял Михаила за пуговицу, — она сейчас говорит только об Осоргине. Заметьте, я сказал сейчас, я вовсе не ручаюсь, что через полгода или год будет так же… А теперь к ней и не подступиться, она им просто бредит. Нас и выгнали-то с виллы после того, как она Наталье Денисовне условие выставила.