Валерия Вербинина - Тайны Баден-Бадена

— Боюсь, госпожа графиня, это будет не совсем удобно, — промолвил он вслух. — Я лишь случайно оказал Назарьевым пустячную услугу, и, конечно, они уже о ней забыли. Так что у меня нет никакого повода навязываться им или как-то пытаться продлить наше знакомство.

Он ждал, что графиня, настойчивая, как все праздные женщины, станет его переубеждать, но Вера Андреевна ничего не сказала. Впрочем, возможно, причина крылась в том, что они только что прибыли к месту своего назначения — гостинице, в которой жил Алексей Жемчужников со своей семьей.

Когда Платон Афанасьевич Тихменёв отрекомендовал молодому писателю Жемчужникова как приятного, но скучного человека, и к тому же наградил его убийственной характеристикой «литературный мизинец Козьмы Пруткова», Михаил решил, что редактор преувеличивает и, как частенько водится среди пишущей братии, сгущает краски. Однако когда позже Авилов припоминал состоявшийся в гостинице Оттерсвайера разговор, в котором участвовали поэт с женой и гости — сам Михаил и графиня Вильде, он вынужден был признать, что Тихменёв оказался не далек от истины. От человека, который создал Козьму Пруткова, можно было ожидать как минимум живости ума, язвительности и проницательности, но ничего подобного Михаил не заметил. В то время Жемчужникову было уже сорок шесть лет; в молодости, вероятно, он считался красавцем, хотя и сейчас правильные черты его лица и замечательные черные глаза производили некоторое впечатление. Он носил длинную бороду, а волосы, порядочно отросшие и слегка вьющиеся на концах, зачесывал таким образом, чтобы скрыть лысину на макушке. Речь его показалась Михаилу плоской и суховатой, мысли — лишенными оригинальности. За всю беседу Жемчужников оживился только раз — когда представился случай ругнуть Каткова [24] Михаил Катков (1818–1887) — влиятельный редактор и публицист, придерживавшийся охранительных взглядов. , но горячность, с которой он нападал на редактора «Московских ведомостей» и «Русского вестника», не вызывала симпатии, в ней было что-то от заезженной шарманки, которая привычно дребезжит привычную мелодию. Куда более приятное впечатление произвела на гостя жена поэта, Елизавета Алексеевна — миловидная дама средних лет с темными волосами, разделенными на прямой пробор. Она в основном обсуждала с Верой Андреевной общих знакомых и не касалась ни литературы, ни поэзии, ни влияния Каткова на общественную жизнь, но слушать ее было приятно, и только раз Михаил уловил в этой спокойной, мягкой женщине желание подпустить шпильку, когда она спросила (как бы между прочим), что сейчас поделывает граф Вильде, а гостья как-то очень ловко обошла заданный ей вопрос и перевела разговор на недавно родившуюся дочь Жемчужниковых. Тут Михаил узнал, что родители тревожатся за ее здоровье, но благодаря превосходному доктору, которого им рекомендовала Вера Андреевна, можно надеяться, что все образуется. Поэт, обращаясь главным образом к Михаилу, объяснил, что из пяти своих детей двоих они потеряли из-за болезней, и волнение, с каким говорил об этом Жемчужников, расположило гостя в его пользу.

— Собственно, я больше из-за здоровья детей живу теперь за границей, — добавил Алексей Михайлович. Его жена закашлялась и поднесла к губам платок, но тотчас же опустила его и улыбнулась.

— О помилуйте, кто же теперь назовет Баден заграницей, когда тут столько соотечественников, — легкомысленно прощебетала Вера Андреевна. — Генерал-губернатор Корсаков, Иван Сергеевич Тургенев — впрочем, он теперь постоянно здесь живет… Еще Меркуловы обещали приехать.

— Натали? — изумилась Елизавета Алексеевна. — Но как же…

— Представьте, я тоже удивилась, когда услышала, — безмятежно отозвалась графиня. — Хотя, возможно, у генерала еще достаточно адъютантов.

Последняя фраза в устах неумелых и непривычных к сплетне могла оглушить, как крепкая дубина, но графиня вложила в нее лишь тонкий яд, который дурманил, но не сражал противника наповал. Жемчужников открыл рот, собираясь что-то сказать, но, очевидно, передумал и отвернулся, подавляя невольную улыбку.

— Ах, как вы жестоки к бедной Натали, графиня, — вздохнула хозяйка, качая головой.

— Ужасно жестока, ужасно, — к изумлению Михаила, подтвердила его спутница. — Я надеюсь, что у Натали все-таки достанет благоразумия оставаться в Париже. Если она приедет в Баден, она рискует стать притчей во языцех.