Высадившись на платформу, Андрей пересек площадь у старинного, однако, совсем недавно отремонтированного здания вокзала Гатчина-Балтийская, миновал дворец и через парк, напрямую, поспешил домой. И снова ему показалось, что за ним наблюдают. Он резко остановился и присел, сделав вид, что завязывает шнурок, а потом быстро огляделся. И снова не обнаружил никого, кто мог бы за ним следить. «Паранойя, – мрачно подумал он. – Кажется, у меня развивается паранойя…» И уже не обращая внимая на собственные ощущения, заторопился к дому.
В темном подъезде пахло кошками. Пока поднимался по лестнице, под ногами у него рыжей молнией проскочил Василий, огромный и вальяжный кот с третьего этажа, который в марте месяце не давал спать по ночам всему дому, выражая душераздирающими воплями свои кошачьи чувства. Бабушка уже несколько лет не держала кошек, с тех самых пор, когда пришлось усыпить в ветеринарной лечебнице ее белого красавца – Чемберлена. Кот был на редкость умным и проницательным. Бабушка совершенно серьезно утверждала, будто он не только понимает почти все слова, но и сам порой ведет с ней долгие беседы, передавая свои эмоции и мысли различными муррами, мявами и множеством других разнообразных звуков. Свое странное имя он получил из-за необычного окраса: будучи снежнобелым и пушистым, имел вокруг левого глаза круглое черное пятно, напоминавшее монокль небезызвестного английского премьера лорда Чемберлена.
Уже отпирая своим ключом дверь, Андрей ощутил аромат свежеприготовленного грибного супа и запах еще чего-то вкусного, жареного и домашнего.
– Ба, я пришел! – провозгласил он, снимая туфли, и сразу прошел в кухню.
Бабушка в ярком цветном переднике стояла возле газовой плиты и переворачивала пирожки.
– Твои любимые, со щавелем, – сообщила она, ловко подхватила румяный пирожок и переложила его на тарелку. – Умывайся и садись есть.
– Ты что, на рынок ходила? – с укором спросил он, проглатывая слюнки.
– Я же не инвалид. Да и не одна ходила, с соседкой. Давай за стол, пока все с пылу с жару!
С наслаждением поев, Андрей поцеловал бабушку и ушел в свою комнату. Вот она, заветная черная папка, перед ним на столе. Он открыл ее с внутренним трепетом и принялся не торопясь, детально, уже ни на что не отвлекаясь, изучать текст. Собственно, это был не последовательный рассказ в виде законченных мемуаров, а скорее заметки и наблюдения, с мыслями по поводу каких-то важных для автора моментов и описанием отдельных событий, свидетелем коим был граф Кутасов. И события эти, без сомнения, представляли немалый интерес для его далекого потомка.
29 августа 1797 года. Гатчина.
В 7 часов вечера Король, Монсеньор и Мадам Мнишек, лишь с адьютантом Гордоном и секретарем Фабианом Понятовским прибыли в Гатчину.
Распложившись в своих апартаментах, они дождались извещения об окончании Императором своих занятий и направились в зал, где Их Императорские Величества присутствовали на концерте итальянских виртуозов, среди которых Мадам Машорлети и Монсеньор Мандини (действительно превосходные оба) главные.
Прием Их Императорских Величеств был как всегда бесконечно милостивый.
31 августа
На просьбу Короля Императору дать ему кого-нибудь, кто бы позаботился показать ему все красоты Гатчинского дома и сада, он приказал мне сопровождать их.
Король Станислав Август Понятовский происходит из знатного польского рода. В 1764 году при поддержке Императрицы Екатерины II, он был избран на польский престол.
Я сопровождал короля от подземелий Гатчины, действительно любопытных и напоминающих катакомбы, до верху одной из башен этого обширного замка, облицованного во всю вышину тесаным камнем, с гранитным цоколем. Внутреннее расположение стен среднего корпуса осталось таким, каким оно было при Графе Григории Орлове, когда тот владел им, но мраморные украшения и живопись почти исключительно принадлежат личному вкусу Императора, который увеличил во всех направлениях это сооружение, будучи еще Великим Князем, и который увеличивает и в настоящее время»
Вот оно что, сказал себе Андрей, – оказывается, Кутасов прекрасно ориентировался в гатчинских подземельях! Очень интересно… очень… И с увлечением продолжал читать.
«В Опочивальне Императрицы Король восхитился очаровательными арабесками, выполненными польским художником Лобановским на мраморных пилястрах, обрамляющих обои. Пять больших картин Роббера и одна (более семи футов) Верне также вызвали его похвальные отзывы, так же, как и картина, изображающая обед Карла III, испанского короля, и другая, где изображена охота на оленя, которую Принц Конде устроил для Императора, в то время Великого Князя, в Шантильи. Все костюмы, мужские и женские, переданы с величайшей точностью на обеих этих картинах. Картины же старых мастеров вызвали у Короля неподдельную зависть, которую он, как человек воспитанный, старался не показать. Однако я видел, как у Короля горели глаза, когда он рассматривал в Приемном Салоне два барельефа. Меньший, овальной формы, содержит две фигуры, мужскую и женскую. По-видимому, это греческая работа превосходного мастера. Время оказало благодетельное действие на этот мрамор, придав фону барельефа более темный оттенок, отчего фигуры, лишь немного пожелтевшие, выделяются превосходно, что в общем придает ему вид прекрасной камеи, которую хотелось бы носить на пальце.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу