Александр Арсаньев - Инфернальная мистификация

– Чего? Чего? – переспросил Лунев, часто-часто заморгав своими белесыми ресницами. – Друг мой, ты, верно, все еще бредишь?

– А что, собственно, происходит? – в свою очередь поинтересовался я. – Мы же должны были утром ехать в Отрадное… А за тобой кто послал? Разве я уже успел распорядиться?

– Без тебя распорядились, – отозвался Лунев. – Ну, надо же, чего несет! – Он облегченно расхохотался. – Кажется, кризис миновал, – заметил доктор уже серьезнее.

– Так это все из-за моей раны? – осведомился я, наконец, начиная понимать, что случилось. – Так не стоит обращать на это особенного внимания, – я пожал плечами. – Нам надо торопиться, пока сестрица Мари не свела Елену в могилу!

– Как бы вас, Яков Андреевич, в могилу не свели, – Мира подчеркнуто обратилась ко мне на «вы».

– Нет уж, дружочек, подождем пару дней, – ответил доктор, – а вот как полегчает, тогда и поедем! В имении за Элен есть кому присмотреть, – добавил он. – Граф Владимир, Наталья Михайловна…

– Сестрица Мари, господин Кузнецов, певец с псевдонимом Алекс… – продолжил я.

– А ты не мог бы подробнее? – поинтересовался Лешка. Ему-то еще не была известна история с тенором из Каменного театра.

Тогда я пересказал ему все, что мне удалось выяснить за последние дни.

– Что-то я тогда не совсем понимаю роль Кузнецова, – задумчиво проговорил Лунев, когда я замолчал. – Неужели он потворствует связи своей невесты? Не верится что-то!

– Об этом нам еще и предстоит узнать в имении, – ответил я. – Но мне кажется, что ему обо всем неизвестно. Он, конечно, заинтересован в том, чтобы графиню Елену признали недееспособной, да и свадьбу ее с Раневским он расстроил намеренно, но вот насчет роли Артиста Кузнецов вряд ли осведомлен… Впрочем, там будет видно!

– Интересно, Наталья Михайловна в какую сторону смотрит? – вставила свое слово Мира. – Вряд ли она, в случае чего, отважится вступиться за падчерицу… Ведь если дело откроется, ее дочери каторга светит! Свести с ума родную сестру…

– Ну, это еще доказать надо, – заметил я.

– А если ее этот Артист убьет? – настаивала на своем Мира. – И они обставят все это как самоубийство?

– Ты вынуждаешь меня поторопиться в Отрадное, – ответил я.

Золотой дракон бросил на индианку убийственный взгляд.

– А я поеду с вами в Отрадное? – осведомился Лунев, вымыв руки. Мира подала ему полотенце.

– А без вас, господин доктор, я его туда и вовсе не отпущу, – сурово ответил мой ангел-хранитель. Мне стало казаться, что Мира и Юкио Хацуми в моем собственном доме решают все за меня.

– Разумеется, ты с нами едешь, – ответил я в свою очередь Алешке, – но только вовсе не из-за меня, а из-за того, что Елене Олениной может потребоваться твоя помощь! Я не уверен, что за ней ухаживает знающий врач… Я вообще ни в чем не уверен! Мира, ты когда-нибудь встречалась с Мари, Кузнецовым или Натальей Михайловной? – обратился я к индианке. Графа Владимира в расчет я не брал. Он видел Миру мельком и то только ночью, когда кто-то поджег деревянный флигель Олениных. Вряд ли граф узнает ее.

– Нет, – не раздумывая ответила индианка. – А что?

– Мы выдадим тебя за цыганку, которая отстала от табора, – поделился я своим планом с друзьями. – Тебя поселят в людской. Так нам больше удастся в имении выведать. Ты не против?

– Разумеется, нет, – устало вздохнула моя индианка.

– Иди спать, милая, – улыбнулся я ей.

Через несколько дней мы тронулись в путь. Имение Олениных располагалось неподалеку от Петербурга. Только вот Миру предварительно понадобилось переодеть, для этого я вместе с Луневым съездил в Новую деревню, где остановились цыгане. Мне хотелось, чтобы в Отрадном все выглядело как можно более правдоподобным. Миру мы тоже взяли с собой, да она и не возражала. Ей хотелось проводить со мной по возможности больше времени.

Седовласые цыганки запели сладкими голосами:

«К нам приехали родные, наши гости дорогие…» – Лунев щедро разбрасывался ассигнациями. Его в таборе знали, похоже, он нередко проводил здесь знойные ночи.

Мне невольно вспомнились отзывы о глубоком, красивом теноре Левицкого. Надо же, выискался упырь!

«Ай да конавела претро дело…» – Молодая черноволосая цыганка собирала серебро, звенящее на подносе. Моя Мира внимательно прислушивалась и приглядывалась к тому, что происходило вокруг. Некоторые цыганки бросали на нее ревнивые взгляды пронзительных черных глаз. Мне показалось, что она превосходила их красотой – такая же черноглазая, с живым блеском в глазах, стройная, с удивительно прекрасными чертами лица, смуглой бархатной кожей, узкими запястьями и длинными пальцами, которыми только совсем надавно научилась перебирать звенящие струны гитары.