Фиделис Морган - Неестественный свет

Случилось так, что в тот день, когда сборщик долгов постучал в парадную дверь к леди Эшби де ла Зуш, у этой дамы как раз образовался перерыв в ангажементах, а средств не имелось практически никаких.

— Я купила это лекарство, потому что у меня начался приступ малярии, понимаете? — заорала она на судебного пристава, присланного аптекарем арестовать ее. — Он что, такой простак — думает, я могу заработать деньги во время болезни?

Один из приставов опустил на плечо ее светлости волосатую руку. Графиня руку сбросила.

— Когда я поправлюсь, тогда и смогу ему заплатить. Но в настоящий момент…

В этот момент четыре грубые руки подхватили ее и затолкали в повозку, направлявшуюся в долговую тюрьму Флит.

Где теперь графиня и обреталась.

Просидев в тюрьме сутки, графиня отнюдь не утратила присутствия духа и нисколько не смущалась окружающей обстановкой и компанией самого грязного и вонючего лондонского люда. Держалась она горделиво, уверенная в своем превосходстве: еще бы, ведь когда-то она была любовницей короля!

Доброго старого, покойного старого Карла.

Для женщины ее возраста она сохранилась прекрасно. В конце концов, большинство ее сверстниц уже умерли. Одета она была элегантно, на ее наряд, сшитый по последней моде 1670 года, пошли лучшие ткани. Беда только в том, что на дворе стоял 1699 год.

— Вот средоточие человеческой жизни! — воскликнула она, оказавшись перед воротами тюрьмы и махнув пухлой ручкой смотрителю данного заведения. — Идеальная пища для писателя. — Она грациозно шагнула в калитку. — Дайте же мне испить этой атмосферы.

Она вдохнула зловонного воздуха, насыщенного запахами вонючего пота и грязной одежды, смердящего дыхания, вылетавшего из сотен ртов с гнилыми зубами, крысиных экскрементов и человеческих испражнений, влаги, гниения и мочи, а затем провела целую ночь без сна в надежде отыскать по-настоящему пикантную новость, чтобы ускорить свое немедленное освобождение. Может, здесь окажется какой-нибудь аристократ, отбывающий наказание за долги, или известный представитель духовенства, посаженный за пьянство или разврат.

Однако ей повезло даже больше.

При тюрьме имелась часовня, и часовня эта подчинялась совсем другим правилам, нежели остальные часовни и церкви Лондона. Все разрешенное законом время священники этой часовни венчали тех, кто по какой-либо причине не мог ждать несколько томительных недель, которые требовались для получения разрешения на брак и оглашения. Первой счастливой парой этого утpa оказались женщина из низов и известный светский щеголь. Новость о тайном венчании такого рода принесет достаточно денег для освобождения.

Графиня возвысила голос, стараясь перекричать общий гвалт:

— «Жениха и невесту привели сюда любящие пошутить друзья. Вся компания была вдребезги пьяна, и можно с уверенностью сказать, что к обеду никто из них не вспомнит о событиях прошедшей ночи и сегодняшнего утра…»

Было еще рано, и у зарешеченного окошка, выходившего на улицу, царило оживление. Это отверстие — всего два фута на четыре, скорее напоминавшее щель и забранное крест-накрест железными прутьями, — служило единственным источником света и единственной вытяжкой для гнилостной вони.

Узники, в основном оказавшиеся здесь за долги, шумели у крохотного окошка, ловили брошенные им монетки и с отчаянием во взоре выискивали на улице знакомые лица. Все эти люди жили надеждой, что сегодня они каким-то образом найдут деньги, чтобы уплатить долги и выйти на свободу.

Отпихивая локтем хилого старика, чтобы занять у решетки место получше, ее светлость перешла на крик.

— «Невеста, очень мило смотревшаяся в розовом, известна читателям как весьма услужливая продавщица из магазина интимных услуг «Цивета [5] [5] Цивета — мелкое хищное млекопитающее; некоторые виды этого семейства имеют пахучие железы, выделяющие мускус. и три селедки» в переулке Полумесяца; жених, да позволят мне напомнить читатели, является наследником половины Хартфордшира».

Под окошком, дрожа от холода, лихорадочно покрывал каракулями замусоленный обрывок бумаги Годфри — престарелый мажордом леди Эшби де ла Зуш.

— Готово, мэм, — сказал он и послюнявил карандаш.

Графиню совсем приплюснули к оконцу, заключенные толкались и напирали, пока она не испугалась, что ее задавят насмерть; к тому же чьи-то грубые ручищи облапили ее светлость, пытаясь оттянуть ее в задние ряды.

— Ну все, хватит, дама-мадама! — прокричал у нее за спиной мужской голос.