Елена Афанасьева - Колодец в небо

Ценить свою ночную баранку Алик не желал. Пил больше, чем в училище, а казалось, больше, чем в их вонючей общаге, и пить-то невозможно, не влезет больше! Обрюзг, озлобился. И стал изводить Жанну ревностью. Ясное дело, все эти мудилы с шальными деньгами не могут не клеить смазливую крупье с хорошенькой попкой.

Объяснить, что в казино ходят не те, кто клеит хорошенькие попки, и что даже если она разденется догола, эти клиенты все равно будут гипнотизировать взглядом не ее, а скачущий по барабану шарик, она не могла. Алик не верил. Не понимал, что в казино ходят любители иного экстрима. Или просто искал повод лишний раз ее унизить.

Ревновал он чудовищно. Скорее даже не к мужикам, а к тому, что сумела приноровиться к этой чужой для их русской разухабистости жизни, в которой он никому не нужен. И в постели стал ее изводить, требуя показать, как ублажает она своих казиношных толстосумов, как стонет под теми, у кого есть деньги, охотнее ли извивается, чем под нищим шоферюгой, у которого и ночной патент-то отобрали, когда застукали за рулем пьяным. Попытка сунуть в лапу лос-анджелесскому гаишнику едва не обошлась ему куда дороже, чем управление автомобилем в нетрезвом виде, и с трудом добытого патента на ночное такси Алика лишили.

Он щипал ее. Зажимая пальцами кожу, и щипал так, что в самых неприличных местах оставались кровоподтеки («Чтоб на тебя твои миллиардеры не зарились!»). Просиживая дома дни напролет, изводил ее тем, что нет завтрака, что не глажены рубашки, что не заплачен взнос за его машину, что… что… что…

Жанна уговаривала его вернуться в Москву. Говорила, что времена поменялись, того режима, что засадил Алика в тюрьму, теперь нет и в помине… Но Алик посылал ее к черту и был уверен, что, как только он пересечет границу, его снова арестуют.

Но больше, чем озлобленность и страх перед режимом, вернуться назад не позволяла ему гордость. Не бравшиеся прежде в расчет однокурсники уже снимались у Михалкова, у Соловьева, у Тодоровского, играли в Маяковке и Ленкоме. Признаться, что кумир курса проиграл свою жизнь, было выше его сил.

В одну из ночей за ее стол с «Блэк Джеком» подсели несколько бывших соотечественников. Сама Жанна во время игры, как и положено, молчала, произнося лишь обязательные фразы по-английски, но из редких реплик игравших поняла, что некая высокопоставленная делегация нового российского правительства после переговоров в Вашингтоне прилетела в Лос-Анджелес наводить контакты со здешними инвесторами.

Правительство за игорным столом оказалось весьма молодое. Младореформаторское, как она уяснила потом. Может, Жанна и не обратила бы внимания на одного, дольше других засидевшегося младореформатора – соратники по российским реформам давно ушли, а он все продолжал играть и выигрывать, переждав уже несколько ее смен, – но в тот вечер перед выходом на работу Алик очередной раз довел ее своими издевками. И, видя все увеличивающуюся стопку фишек на младореформаторском краю стола, она впервые за все время работы в казино чуть было не наделала ошибок, хорошо, надзирающий за крупье сотрудник казино не заметил ее просчета.

Когда, сменившись, ушла в служебное помещение перекурить, честно призналась себе, что размечталась. Размечталась, что она – это не она, Жанна, крупье в американском казино, а жена этого младореформатора, госпожа-министерша, позволяющая себе легко тратить эти горы выигранных мужем фишек, покупая то тур на Фиджи (Боже, как хочется отдохнуть!), то шубу из розовой норки, которую видела вчера в витрине «Фенди», то спортивный автомобиль для Алика, тьфу ты, черт, опять этот Алик!

Младореформатор, казалось, во время игры и не заметил ее, но, выйдя из казино после смены, она увидела, что элегантный молодой министр ждет ее недалеко от выхода.

Володя заговорил с ней по-русски.

– Откуда вы знаете, что я русская? Ах да, бэджик на пиджаке…

– При чем тут бэджик! – отозвался младореформатор. – Глаза нашего человека ни в каком казино мира не спрячешь.

– Нам запрещено встречаться с клиентами, – заученно предупредила она.

– ОК, я больше не клиент. Моя переговорная миссия окончена. Завтра я улетаю в Москву, – ответил он. И ей вдруг отчего-то стало жалко, что Володя улетает, что он больше не войдет в игровой зал, не подсядет к ее столику.

Младореформатор в тот вечер порядочно выиграл и пригласил ее отметить. После ресторана, сев в такси и еще не сказав, куда ехать, поцеловал ее, и тогда уж решительно назвал адрес своей гостиницы: