Елена Афанасьева - Колодец в небо

Спрашиваю теперь, уложив свою накормленную манюню обратно в прозрачный кювезик. Чуть пожелтевшая – сказывается обычная желтушка новорожденных, – но от этого ничуть не менее красивая моя девочка во сне причмокивает своими четко очерченными губками. Неужели ее могло не быть?!

– Почему тебя называют Леной, – спрашиваю я у Ланы, чтобы хоть как-то выбить ее из состояния странной прострации, в которую она впала, пролистав журнал.

– А… Что? – никак не может вынырнуть из собственных мыслей Лана. – Извини, я не услышала.

– Леной тебя называют почему?

– Потому что я Лена. По молодости Еленой Карповой была, пока мужа себе с подходящей фамилией не выбрала.

– Я думала, ты Света. Ланами чаще Светлан величают.

– Ланой я из-за опечатки стала. Заказала визитки, а их сделали с ошибкой. Вместо «Лена Ларионова» напечатали «Лана Ларионова», а я подумала – чем не бренд. Так и стала представляться Ланой, и агентство свое так назвала. Но все, кто меня прежде той ошибки знал, по-прежнему Ленкой зовут.

– А с ним вы друг другу кто? – киваю головой в сторону подрагивающего в руках Лени-Ланы журнала с Андреем Ларионовым на обложке.

– Никто. Так, однофамильцы, – излишне поспешно и излишне сухо отвечает Лана. И, еще раз взглянув на детскую фотографию «однофамильца», прощается. – Пойду, Маринку поищу.

Какие-то тайны в этой Лане скрыты. То скалывающая ее свитер камея оказывается античным шедевром, за который сам Волчара рьяно драться готов, то из опечатки возникшее имя у нее становится брендом, то одна на двоих фамилия с известным актером, который из ниоткуда возникает на даче бывшего министра-капиталиста, чтобы спасти «свою Ленку», а сама Ленка при этом уверяет, что они друг другу «никто, так, однофамильцы».

Ладно, не стоит раскапывать чужие тайны, если их хранитель не хочет, чтобы его тайны были раскопаны. Захочет Ленка-Ланка, сама расскажет. У нас с манюней своих дел полно. Например, имя девочке подобрать, а то человеку третий день пошел, а все манюня да манюня…

Девочка-девочка, как тебя зовут? Ты Манюня? Давай с тобой разговаривать! А то прежде, когда ты у меня в животе была, мы с тобой все время болтали без умолку, а теперь молчим. Почему бы тебе самой не признаться, как тебя зовут. Давай договоримся, я стану имена называть, а ты на свое откликайся. Настя. Света. Полина. Не то? Не нравится? Это не ты? А если Варвара? Опять не ты? Ольга? Елена? Екатерина? Чего молчишь? Имена не твои? А какое твое, манюша-манюня? Чего кряхтишь? Привыкла, что я тебя в животе манюней называла? Так это же не имя. Хотя, почему, не имя? Манюня-Манюша? Ближе уже? Димка сказал: «Хоть Марусей назови!» Что? Что так ручками машешь? Нравится? Имя нравится? Твое, говоришь! Маруся. Хочешь быть Марусей? Прямо так хочешь?! Маруся-Маша-Машенька. Мария Никитична. Мария Никитична Жукова. Впрочем, Жуковой ты не всю жизнь будешь, а Марией Никитичной всю. Будешь? Считай, договорились, Маруся! А теперь спи! И маме дай поспать. Не то уже половина одиннадцатого. Ты к двенадцати снова есть захочешь, и маме просыпаться придется, а мама твоя за два десятка лет, что прошли со времени рождения твоего брата, просыпаться по ночам отвыкла и теперь чудовищно хочет спать. Пока ты, моя девочка, не проснулась и не закричала… спать… спать… спать…

Но просыпаюсь я не от девочкиного крика, а от его отсутствия. От странной тишины. За две ночи, проведенные рядом с Марусей, я уже успела впитать главное материнское ощущение – полной тишины не бывает, потому что не бывает никогда. Во сне девочка причмокивает, кряхтит, посапывает и просто дышит. К каждому ее дыханию я прислушиваюсь как к какому-то чуду. Прислушивалась… Потому что сейчас слышу лишь тишину. Абсолютную тишину. Разрезающую пространство тишину.

Девочки в прозрачном кювезике нет. Каталка пуста.

Может, кто-то из врачей зашел посмотреть мою Марусю и, не став меня будить, унес ее? Но какое право они имели брать мою дочку без моего позволения! Гиппократы называется. Доведут престарелую мать до инфаркта.

Наскоро накинув халатик, бреду – быстро ходить даже после таких идеальных для моих сорока лет родов, у меня еще не получается – в кабинет дежурного неонатолога.

– Почему мою девочку, не предупредив меня, забра… – начинаю качать права, но, не договорив, осекаюсь. Милая докторша воркует с кем-то по мобильному, и по одному ее виду понятно, что мою Марусю она не брала, и брать не собиралась.

– Что значит, «забрали»?! – договаривает за меня страшное слово докторша. – Кто забрал?!