Леонид Юзефович - Журавли и карлики

Высоко над ними узким классическим треугольником тянулась на юг стая журавлей.

– Как по-монгольски журавль? – спросил Шубин.

– Тогру, – ответил Баатар.

– А карлик?

– Карлик?

– Ну, лилипут, маленький человечек.

– А-а, – сообразил он. – Это одой.

– Они между собой воюют?

– Кто?

– Тогру и одой.

– Как это?

– В сказках. Есть у вас такие сказки?

Баатар облегченно вздохнул:

– Конечно. Есть. Много есть таких сказок.

– И кто обычно побеждает?

Ответа не последовало, и Шубин сформулировал вопрос иначе:

– Чаще тогру побеждают?

– Да, – обрадовался Баатар подсказке, – журавли чаще.

– Или одой?

– Они тоже, да.

– Отстань от него, – сказала жена, садясь в машину.

Через пару минут палка с синим хадаком скрылась вдали, дорога опять стала получше. Расслабившись, Баатар начал рассказывать, что раньше вокруг Эрдене-Дзу было много других монастырей, но осталось всего два, Шанхинь-хийд и еще один, чье название он забыл. Остальные разрушены при коммунистах.

Отсюда перешли к Сухэ-Батору, чей портрет до сих пор украшал денежные купюры, правда мелкие, уступив крупные Чингисхану.

– Он революционером стал, потому что в нем монгольской крови ни капли не было, – говорил Баатар, читавший в газете какую-то сенсационную статью о родословной основателя МНРП. – Сухэ – не настоящее его имя, на самом деле он подкидыш. У него настоящий отец – бурят, мать – еврейка.

– И что хуже? – спросил Шубин.

Вопрос имел неудобную для Баатара форму, но ответил он сразу:

– Буряты хуже. После революции они у нас все главные должности позанимали. Если где монгола и назначат начальником, заместителем – обязательно бурят. Творили что хотели. Я сам из князей, мне дед рассказывал, как его отца при народе верхом на корове возили. Народ со всего хошуна собрали смотреть.

– Зачем?

– Чтобы народ его разлюбил.

Секундой позже сзади раздался голос жены:

– Их там положили вовсе не для рекламы. На верующего человека они могут сильно подействовать.

Имелись в виду костыли на обо. Национальные проблемы жену не занимали, она продолжала думать об этих костылях и наконец решилась обнародовать итоги своих размышлений.

– Больной видит их и начинает верить, что другие здесь в самом деле исцелились. От самовнушения у него происходит мобилизация всех ресурсов организма. Если заболевание связано с центральной нервной системой, он может ощутить себя здоровым. Вопрос в том, надолго ли, – закончила она после паузы.

– Где бурят прошел, – добавил Баатар, тоже думавший о своем, – еврею делать нечего.

– Ты же говорил, что все люди братья, – напомнил ему Шубин, но ответа не дождался.

Дорога пошла вверх, открылась новая долина, с противоположного края замкнутая очередной холмистой грядой. Вблизи каждый из таких холмов имел свой неповторимый оттенок, но издали все они казались однообразно голубыми. Расстояние, на котором эта голубизна переходила в серый, черный или красновато-бурый цвет скал и каменистых осыпей, зависело от яркости освещения и быстро уменьшалось, по мере того как осеннее солнце все ниже скатывалось к горизонту.

Было тихо, еще светло, но по обводу горизонта копились пористые, пронизанные светом и по-разному окрашенные облака с размытыми дымными краями. Старинные путешественники называли их пифическими. Они предвещали ветер и перемену погоды.

У обочины, указывая на близость цели, промелькнул рекламный щит с популярным туристским слоганом: «Монголия – единственное место на земле, не испорченное человеком». Написано было по-английски.

– Километров двадцать осталось. Вон за теми горами – Эрдене-Дзу, – показал Баатар.

Ощущение тревожной пустоты возникло под ложечкой. Совсем близко, за цепью туманных при рассеянном вечернем свете холмов жемчужным ожерельем белели в степи субурганы монастырской ограды, за ними лежали развалины Каракорума. Этот мертвый город с юности казался недосягаемым, существующим в иной реальности, не в той, где обитал сам Шубин. Он не верил, что когда-нибудь сумеет в нем побывать, и холодок, внезапно поселившийся в сердце, списал на почти пугающее сознание его доступности.

К монастырю подъехали в сумерках.

Через дорогу от уже запертых главных ворот раскинулся обычный в Монголии туристический комплекс в виде ханской ставки – в середине большая юрта-столовая, вокруг десятка два обычных, жилых. От дороги их отделяла ограда из деревянных щитов. Баатар сказал, что по закону нельзя ставить такие кэмпинги ближе чем в полукилометре от исторических памятников, но хозяин этой гостиницы и директор музея-заповедника – родные братья. Закон умолкал, когда начинал звучать голос крови.