Иван Любенко - Приговор

— Разумное решение, — согласился начальник штаба. — Жаль только, что от меня вы его скрыли.

— Ваше превосходительство, всё должно было идти своим чередом, так, чтобы большевистский агент ничего не заметил. Теперь, как видите, он у нас на крючке.

— Убедили. Однако хотелось бы знать, какие дальнейшие действия вы планируете?

— У меня есть небольшие накопления. И я собираюсь продать дом. Этих денег на первое время хватит, чтобы встретиться с агентами и поддержать их. Мой долг — любой ценой сохранить агентурную сеть. Я собираюсь выехать за границу как можно скорее. Не волнуйтесь. Документы оставлю в тайнике. Его местонахождение сообщу тотчас же, как только узнаю, что шпион пойман или убит. Думаю, господин полковник изобличит его и без меня. Расставить капкан, зная, что злоумышленник повадился лазить в сейф, — дело техники.

— Знаете что… — генерал поднялся, вынул из сейфа несколько пачек банкнот и положил их на стол, — возьмите. Это английские фунты. Благородно, конечно, с вашей стороны пожертвовать собственные сбережения на государственные нужды. Но пусть ваши деньги останутся у вас в семье. Никто не знает, как долго вам предстоит маяться на чужбине, но этих британских червонцев вам на первое время должно хватить. Потом передадим ещё. Условьтесь с Владимиром Карловичем о каналах связи. Кроме того, я выдам вам бумагу с особыми полномочиями. Она поможет без проблем найти место на пароходе, отплывающем из Новороссийска в Константинополь, перевозящий бывших турецких пленных. — Романовский макнул перо, размашисто написал, поставил подпись и удостоверил штабной печатью. Вдруг он поднял голову и сказал: — Только одна просьба: пересчитайте, пожалуйста, всю сумму и напишите расписку в получении. И советую поторопиться. Скоро пойдёт эшелон на Ставрополь. Красные рвутся к городу. Вам бы лучше на него успеть.

— Благодарю вас.

— Тогда за дело!

Клим Пантелеевич убрал в карман документ, пересчитал валюту, составил расписку и, уложив деньги в саквояж, попрощался с генералом.

Начальник контрразведки вызвался проводить статского советника до поезда.

У самого штаба встретился майор Хоар, одетый в новый, с иголочки, офицерский мундир. Он куда-то торопился и лишь кивнул Ардашеву с Фаворским.

Состав уже стоял под парами. Это были обычные теплушки с казаками.

— Ну, всего вам наилучшего, дорогой друг! — проговорил полковник, протягивая на прощание руку. — Даст Бог, свидимся ещё.

— Непременно, Владимир Карлович, непременно. Всех благ вам!

Ардашев забрался в вагон и, положив под голову саквояж, прилёг на тюк соломы. Казаки дымили цигарками и переговаривались в полголоса.

Паровоз дал длинный гудок, послышался лязг буферов и эшелон тронулся. Незаметно статский советник задремал. Вскоре пошёл дождь, и дверь вагона прикрыли.

Клим Пантелеевич проснулся, когда поезд, словно слепец, ощупывавший тростью дорогу, начал боязливо подрагивать на стрелках.

На станции тускло светили фонари.

Привокзальная площадь опустела, и грузин, торговавший клубничным мороженым ещё утром, уже исчез.

Ардашев тяжело вздохнул, нанял извозчика и поехал домой. Сердце вдруг защемила тоска. «Уж больно привык я и к дому, и к Ставрополю. Удастся ли ещё когда-нибудь сюда вернуться?» — с горечью подумал он, спрыгнув с пролётки.

В одном из окон особняка № 38 по Николаевскому проспекту ещё горел свет. Он отражался в дождевой луже, казавшейся от этого бронзовой. Статский советник нажал на пуговку электрического звонка. За дверью послышались шаги.

Покупателем дома оказался невысокий человек средних лет с бегающими глазками и незакрывающимся ртом. Он говорил много и слышал только самого себя. Ушлый делец не скрывал радости от состоявшейся сделки. Бывший присяжный поверенный не торговался и согласился на уменьшение стоимости вдвое. Он не пошёл на уступки только в отношении книг. Никакие уговоры не помогли, и раздосадованный новый хозяин настойчиво попросил Ардашевых освободить жильё к утру.

Два экипажа уже прибыли. Первый почти полностью был закружен тюками и разным скарбом — вещами, подаренными Варваре Вероникой Альбертовной. Второй фаэтон ожидал хозяев, чтобы доставить их на вокзал.

После недолгого прощания с Варварой и питомцами Ардашевы уехали. Преданная горничная то и дело, смахивая слезу, провожала взглядом коляску до тех пор, пока она не скрылась из виду. Надо сказать, что Малыш и Лео тоже чувствовали близкую разлуку, и весь прошедший вечер не сходили с рук хозяев.