Валерия Вербинина - Сапфировая королева

– Вам помочь, сударь? – очень вежливо спросил Половников.

Маленький следователь задержался у дверей и, похоже, вовсе не собирался уходить. Наденька хлюпнула носом, погладила наконец Дусю, которая теперь дулась и отворачивалась, и, стоя на коленях, стала собирать выброшенных из шкафа кукол и разные мелочи.

– Я ищу старые очки, – сконфуженно проговорил Русалкин. – Эти же никуда не годятся, а без очков я совсем ничего не вижу.

Половников подошел, и вдвоем они наконец смогли найти очки, однако совсем древние и со сломанной дужкой. Аполлон вздохнул:

– Погодите, кажется, у кузена была проволока, он сумеет нам помочь… Женя! Женя, у тебя есть проволока?

Евгений принес кусок проволоки, кое-как починил очки и удалился. По его лицу было видно, что он крайне расстроен. Судя по всему, его фотографические опыты надо было начинать снова.

– Возможно, нам придется поговорить с вами, – мягко промолвил Половников.

– О чем? – спросил Русалкин. Вновь обретя зрение, он прежде всего стал собирать рассыпанные книги, не обращая внимания на все остальное.

– О том, каким образом вы познакомились с Валевским, – ответил следователь. – Думаю, вы даже не отдаете себе отчета в том, какой опасности избегли, милостивый государь.

– Позвольте, – перебил его раздраженный Русалкин, – но это просто ужасно! В нашем городе 216 тысяч человек, и только четверо из них интересуются словесностью. А господин Дроздовский – простите, господин Валевский – стал пятым. И он рассуждал о стихах очень интересно! У нас с ним были прелюбопытные диспуты…

– По какому именно поводу, простите? – печально осведомился маленький человек с глазами больной собаки.

– О стихах Нередина, – подумав, важно заговорил Русалкин. – И о прозе Пушкина. Хотя господин Валевский придерживался довольно-таки обидного мнения о нашей литературе. По его словам, когда у других, более просвещенных наций были Бокаччо, Вийон, Шекспир и Сервантес, у нас в России вместо словесности была пустыня. Мы, мол, чудовищно отставали от европейских стран, обезьянничали, копировали, порой еще хуже – оригинальничали, но все это было пошло, плохо, ученически скверно. И вот наконец пришел Пушкин, которому пришлось создавать все практически на пустом месте, из ничего. Поэзию и прозу, причем как чистую беллетристику – вспомним «Повести Белкина», – так и серьезный реалистический роман, к которому Пушкин подошел лишь в конце жизни. Я говорю, разумеется, о «Капитанской дочке». И хотя господин Валевский путал «Капитанскую дочку» с «Пиковой дамой», но он же все-таки иностранец, ему простительно. А мысли он высказывал очень, очень глубокие!

И тут двое мужчин услышали чье-то рыдание. Плакала Наденька, сидя на полу в нескольких шагах от трупа Семинариста и закрыв лицо руками. Слезы капали сквозь ее пальцы, плечи девушки дрожали, и смотреть на нее было настолько невыносимо, что даже Русалкин забылся и выронил книгу, которую держал в руках.

– Простите, ради бога, – проговорила Наденька, подняв наконец голову, – но я не могу… не могу… Такой уютный у нас был дом, а теперь…

Она с ужасом посмотрела на труп и отвернулась.

– Да, я думаю, можно его увезти, в самом деле, – сказал Половников поспешно. – Синельников! – В дверях показалась чья-то усатая физиономия. – Будь так любезен, попроси там поторопиться… Пусть забирают тело в мертвецкую, да как можно скорее.

Он учтиво поклонился Наденьке и ее брату и двинулся к выходу. Через несколько минут пришли люди в шинелях и забрали тело. Теперь в гостиной русалкинского дома все было почти как всегда, разве что один шкаф лежал опрокинутый да пол был усеян разбросанными вещами, книгами и битым стеклом. Дуся поглядела на все это, жалобно мяукнула и, подойдя к хозяйке, потерлась головой о ее платье.

Что же касается незваных гостей, то их отвезли в полицейское управление и стали там допрашивать. Одно за другим зажигались окна в вечернем полупустом здании, слышались шаги и голоса, хлопали двери, заполнялись какие-то бумаги, и кто-то побежал уже ставить самовар, чтобы не было так неуютно. Потому что товарищи Семинариста держались упорно и не желали говорить, кто именно заставил их напасть на дом Русалкиных. Валевского сразу же отделили от остальных воров, и в кабинет его привели совершенно особый, тот, в котором сиживал при своей жизни покойный господин Сивокопытенко. За дверью тотчас же поставили человека, и еще двое стерегли поляка в самом кабинете, чтобы тот не вздумал выскочить в окошко. И хотя баронесса Корф могла сразу же допросить его, без особых проволочек, она начала с того, что вызвала доктора. Медик заклеил порезы Валевского и, осмотрев его, объявил, что не находит сломанных костей, разве что несколько синяков. Но это все пустяки, добавил старый доктор с улыбкой, до свадьбы заживет. Он пожелал баронессе спокойной ночи и удалился, оставив после себя сильный запах йодоформа.