Элис Клэр - Пепел стихий

Ответа не последовало.

Фигура в длинном одеянии исчезла, но через какое-то время появилась вновь. Жосс догадался о ее возвращении по приближающемуся свету — женщина держала в руке зажженный факел.

Она подошла и протянула светоч Жоссу.

— Разведи костер, — прозвучал ее мелодичный голос. — Здесь, в лесу, это запрещено, если я не дала разрешения. Но сейчас я позволяю это. Женщине нужно тепло.

Жосс заметил, что она держала что-то в другой руке: это был его мешок. Наверное, он оставил его в той роще, где они наблюдали за обрядом. В свете факела на мешке что-то блеснуло, и Жосс вспомнил, что, перед тем как они с аббатисой отправились в путь, он прикрепил на лямку оберег.

— Благодарю вас, леди, — сказал он, с трудом выдавливая слова, как будто его рот был набит шерстью.

Несколько мгновений женщина смотрела на него сверху вниз. Потом произнесла:

— Я — Наставница.

Она плавно заскользила по поляне и исчезла под кронами деревьев, Жосс рассеянно подумал, что готов биться об заклад: «наставница» — это такой же титул, как и «аббатиса».

Луна зашла.

В предрассветном сумраке стремительно холодало.

И Жосс снова и снова воздавал благодарность Наставнице и ее огню.

Оставшись наедине с бесчувственной аббатисой, Жосс поспешил сделать для нее какое-нибудь укрытие. Естественно, при этом у него не было даже намерения тревожить ее, пока она сама не очнется. Только бы это произошло до наступления утра! Если Элевайз не проснется, Жоссу придется оставить ее здесь, в чащобе, и отправиться за помощью.

Это мысль была для него мучительна.

Держа факел Наставницы, он шагнул под деревья и в густых зарослях папоротника нашел неглубокую лощину с нависшими над ней ветвями орешника и остролиста. Утоптав зеленые листья папоротника, рыцарь достал из мешка одно из одеял и расстелил его, другое положил рядом. Потом вернулся к аббатисе.

Будь он в добром здравии, ему, разумеется, ничего не стоило бы отнести ее в укрытие. Но сейчас, когда Жосс все еще чувствовал тошноту и головокружение, усилие, требующееся, чтобы поднять на руки высокую сильную женщину и перенести ее на десяток шагов, едва не лишило его сознания.

Когда он укладывал ее, укутывая ноги подолом монашеского одеяния, чтобы согреть, перед тем как накрыть одеялом, Жосс на мгновение задумался, почему же он чувствует себя так плохо.

Но затем рыцарь вспомнил о ране на лбу аббатисы и отогнал все прочие мысли.

Он закрепил факел в развилке ствола орешника и в его свете наклонился, чтобы осмотреть голову аббатисы. Над бровью виднелась кровь, тонкая струйка стекала на правый глаз. Несмотря на путаницу в голове, Жосс подумал: «Вода. Мне нужна вода, чтобы омыть ее лицо».

Ему потребовалось много времени, чтобы вспомнить, что он положил в мешок флягу с чистой водой.

Теперь ему потребовалась ткань, желательно чистая. Покопавшись в мешке, Жосс нащупал кинжал, спрятанный на дне и завернутый в кусок льна. Ткань была не то чтобы совсем чистой, но она могла сгодиться. Должна была сгодиться.

Жосс протер веки и лоб аббатисы и с ужасом заметил, что кровь окрасила накрахмаленное белоснежное полотно ее головного убора в алый цвет.

«Я обязан осмотреть рану», — сказал он себе. Жосс осторожно откинул черное покрывало и развязал ленты, которые удерживали льняной чепец, покрывавший ее голову и лоб. Когда рыцарь делал это, он чувствовал необъяснимый стыд, словно совершал над Элевайз насилие. «Я должен сделать это! — строго обратился он к себе. — Из раны может идти кровь, и если это так, необходимо остановить кровотечение, прежде чем…»

Прежде чем что?

Жосс решил, что ради душевного спокойствия лучше не задумываться об этом.

Вимпл обычно завязывался на макушке, его ленты проходили под верхним покрывалом. Когда последний предмет головного убора был снят, Жосс наконец смог увидеть рану на голове аббатисы.

На левой стороне лба образовался большой желвак, начинавшийся от кромки волос и доходивший почти до брови. В центре желвака, который был размером с кулак ребенка, виднелся глубокий порез длиной в половину большого пальца Жосса. Из него медленно сочилась кровь.

Жосс вытер кровь, затем по возможности отжал ткань, оторвал длинную полоску, остаток свернул в подушечку, прижал ее к ране и твердо закрепил полоской ткани.

Потом с нежностью произнес:

— Моя дорогая Элевайз, это — лучшее, что я могу для вас сделать.

Посмотрев на нее повнимательнее, Жосс нахмурился. Это игра воображения, или аббатиса и впрямь так сильно побледнела? Возможно, бледность кажущаяся, потому что сейчас лицо обрамляло не черное покрывало поверх белого полотна вимпла, а лишь только волосы.