Кларов Юрий - Арестант пятой камеры

Виновные в нарушении сего постановления будут привлекаться к строгой ответственности. Ревком».

К населению:

«В городе распространяются слухи об якобы готовящейся эвакуации города, о возможности занятия города каппелевцами и т.д. Слухи эти, нервируя население, создают то напряженное, тревожное настроение, которым так любят пользоваться наши враги для разных провокационных действий, для создания ни на чем не основанной паники и т.д.

…Ревком призывает всех к соблюдению революционного порядка, к борьбе с провокационными слухами, откуда бы они ни исходили, к революционному творчеству по созданию фронта против всех врагов народа…

Красный Иркутск охраняется красными войсками и никому не сдаст своих позиций.

Военно-революционный комитет».

К врагам!

«Иркутский военно-революционный комитет, опираясь на волю масс и ту огромную силу Советской России, которая оказалась способной внести разложение в ряды врага даже через Штыки колчаковскои армии, вступив в управление краем, не счел необходимым красным террором неумолимо расправиться с врагами народа… Однако имеются безумцы… работа которых может заставить Революционный комитет пересмотреть свое отношение к моменту и сдавшейся буржуазии и реакционным элементам города.

Военно-революционный комитет, ответственный перед массами за сохранение революционного порядка, заявляет, что он будет беспощаден и не остановится ни перед какими мерами, если сдавшийся враг сделает попытку хотя бы на час возвратить ненавистную кровавую тиранию старой власти.

Иркутский военно-революционный комитет».

С первого взгляда могло показаться, что в большой полутемной комнате, где продолжала работу после перехода власти к ревкому бывшая комиссия Политцентра, ничего не изменилось. Но это было не так, и, если бы Колчак не знал от бывшего начальника тюрьмы о происшедших событиях, он без труда догадался бы о них.

Прежде всего за столом комиссии появился пятый - Самуил Чудновский, председатель только что созданной Иркутской ЧК.

Правда, занятый вылавливанием иркутских белогвардейцев, он бывал на заседаниях сравнительно редко. Но о его существовании, а следовательно, и о существовании ревкома постоянно напоминали пустующий стул и висящий на стене плакат. Этот плакат появился в сусально-золотые времена Февральской революции, когда дисциплинированные генералы, привычно выполняя команду, целовались с рядовыми, а прекрасные, словно восходящая заря свободы, дамы, уставшие от флирта, балов и прочих тягостных повинностей, возложенных на них кровавым самодержавием, осыпали цветами рабочие демонстрации. Да и сам художник, ссыльный студент-медик, был только умеренным либералом, считавшим, что русский народ еще не дозрел до полной демократии.

Эта концепция и нашла свое отражение в рисунке. У изображенного на плакате солдата с красной лентой через папаху было усталое, недоуменное лицо. Он явно не мог решить, то ли ему спать, то ли продолжать делать революцию. И винтовка, на которую он тяжело опирался, производила не столько впечатление инструмента борьбы, сколько традиционного посоха странника, кочующего по необъятной России в поисках хлеба и правды.

Но солдат находился тут и в других учреждениях по указанию ревкома. Это заставляло усомниться и в наглядно изображенных художником чертах его характера, и в его мыслях.

И когда «Монах» зашел в кабинет к Стрижак-Васильеву, он долго, точно так же, как Колчак во время допросов, разглядывал этот старый плакат. Солдат на плакате смотрел куда-то мимо эсеровского боевика. Видимо, Малов его не интересовал. Солдату предстояло уничтожить один из последних оплотов контрреволюции в Сибири - каппелевцев. А Колчак и эсеры - они были вчерашним днем…

- Серьезный мужчина, - улыбнулся Малов, но его блеснувшие металлическим блеском глазки не улыбнулись, - Мужичок с ружьем… Лубок времен русской революции..

Он никогда не симпатизировал этому солдату, хотя и заискивал перед ним, перед сиволапым представителем сермяжной Руси, который некогда превратил эсеров в самую массовую партию в стране. «Некогда»… Если бы «Шурик» был поумней и лучше разбирался в политграмоте, «эсеры дела» помогли бы ему скрутить и этого мужичка с ружьем, и тех, кто теперь направлял его руку, - большевиков. «Шурик» бы упивался своим величием, а они осуществляли политику. И все были бы довольны. Но «Шурик», как истый солдафон, привык не столько размышлять, сколько действовать. Административный восторг… Адмирал расстреливал не только большевиков, за что ему, разумеется, нижайший поклон, но и земцев, меньшевиков и даже эсеров. Это свидетельствовало о политической недальновидности «верховного правителя» так же, как и чрезмерное увлечение шомполами, тюрьмами, сжиганием деревень и селений. Шомпол, конечно, важный аргумент в диалоге с народом, и пренебрегать им не следует. Он так же нужен народу, как хлеб, земля, просвещение и свободы. Но перешомполовать все 150 миллионов нельзя. Это мечта. А мечту, даже если она адмиральская, всегда следует соизмерять с реальными возможностями. Между тем «первый гражданин возрождающейся России» был, как выяснилось, пустым мечтателем, пытавшимся вопреки поучениям Козьмы Пруткова объять необъятное. И вот результат: вместо Учредительного собрания в белокаменной Москве, которое создало бы всероссийское эсеровское правительство, - пшик. Адмирал-мечтатель в тюрьме, и упечь его туда помогли большевикам эсеры. Красная Армия очищает Сибирь от остатков войск адмирала, а ревком очищает от эсеров Иркутск. И здесь, в одной из комнат Политцентра, где несколько дней назад обсуждались грандиозные планы создания Сибирской эсеровско-меньшевистской республики, сидит теперь за столом большевик, представитель Сиббюро ЦК РКП (б) Стрижак-Васильев. И он, как мальчишку, требует к себе его - Сергея Малова, одно имя которого вызывало трепет у жандармов и нервную судорогу у контрразведчиков Колчака…