Эрик Ларсон: Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса

В Вашингтоне конгрессмены от Нью-Йорка, в том числе и Чанси Депью, президент «Нью-Йорк сентрал» [34]и один из самых красноречивых и заслуженных ораторов тех дней, почувствовав перемену в настроении конгрессменов, предложил сделать перерыв в заседании до следующего дня. Узнав об этом предложении, толпа, стоящая перед окном, неодобрительно зашумела и зафыркала, не без основания посчитав перерыв в заседании попыткой получить время для усиленного лоббирования, чтобы собрать большее число голосов.

Толпа выражала явное несогласие с предложением Депью, однако Палата представителей проголосовала за краткий перерыв. Толпа так и осталась стоять на месте.

После седьмого тура голосования Чикаго не хватало всего одного голоса для того, чтобы получить большинство. Нью-Йорк фактически проиграл. На улицах воцарилось спокойствие. Двуколки и кареты остановились. Полиция не обращала внимания на постоянно увеличивающуюся цепь вагонов подвесной канатной дороги, далеко протянувшуюся вправо и влево в большом золотистом провале. Пассажиры выходили из вагончиков и подходили смотреть на окно редакции «Трибюн», ожидая следующего сообщения. Кабели, ударяясь о тротуар, издавали слабые продолжительные звуки, поддерживающие атмосферу напряженного ожидания.

Вскоре в окне редакции появился другой человек – молодой, высокий, тощий, с черной бородой. Он окинул толпу тусклым взглядом. В одной руке он держал горшок с клеем, другой сжимал кисть и лист бюллетеня. Он тянул время. Положил бюллетень на стол – так, чтобы его не было видно из окна. Но все стоящие на улице понимали по движению его плеч, что он делает. Не торопясь, он отвернул крышку на горшке с клеем. Выражение его лица было мрачным, как будто он заглядывал в гроб. Не торопясь, мазок к мазку, он нанес клей на поверхность бюллетеня. Он, казалось, совсем не спешил его вывешивать.

Выражение его лица не изменилось, когда он приложил намазанный клеем бюллетень к стеклу.

Бернэм ждал. Окна его кабинета смотрели на юг, так же как и окна кабинета Рута – так им хотелось удовлетворить потребность организма в естественном свете. Об этом мечтал весь Чикаго, газовые фонари которого, все еще являвшиеся основными источниками искусственного освещения, не могли рассеять постоянные угольно-дымные сумерки. Электрические лампы, часто работающие в совмещенных устройствах газового и электрического освещения, еще только начали использоваться для освещения зданий последней постройки, но и они в известной степени создавали проблемы, поскольку для выработки электричества требовалось устанавливать в подвалах или цокольных этажах динамо-машины, приводимые во вращение паром из котлов, работающих на угле. Как только световой день подходил к концу, газовые фонари на улицах и в обычных домах смотрелись в туманной атмосфере копоти бледно-желтыми. Бернэм слышал сейчас только шипение газа в лампах, освещавших его кабинет.

То, что ему, человеку столь высокого профессионального статуса, приходилось сейчас находиться здесь, да еще и в кабинете, расположенном так высоко над городом, несомненно удивило и несказанно обрадовало бы его покойного отца.

Дэниел Хадсон Бернэм родился в Хендерсоне, в штате Нью-Йорк, 4 сентября 1846 года, в семье, преданной сведенборгианским [35]принципам послушания, самодисциплины и служения обществу. В 1855 году, когда ему было девять лет, семья переехала в Чикаго, где отец основал компанию по оптовой продаже лекарств, превратившуюся в доходный бизнес. Бернэм был школьником ниже среднего: «Отчет о его знаниях в школе «Олд Сентер» показывает, что средний достигнутый им балл был часто ниже 55 процентов, – установил один из репортеров, – а самым высоким результатом, когда-либо достигнутым им, был 81 процент». Однако он постоянно преуспевал в черчении и рисовании. Ему было восемнадцать лет, когда отец направил его к частному преподавателю для подготовки к вступительным экзаменам в Гарвард и Йельский университет. У мальчика было нечто похожее на врожденный страх перед экзаменами. «Я вместе с двумя другими мальчиками пришел сдавать экзамены в Гарвард и чувствовал, что подготовлен намного лучше, чем они, – рассказывал он. – Оба парня легко прошли, а я засыпался, просидев два или даже три экзамена и так и не написав ни слова». То же самое произошло и в Йельском университете. Ни в один из университетов он не поступил, о чем всегда помнил.

Осенью 1867 года Бернэм, которому тогда был 21 год, вернулся в Чикаго. Он искал такую работу, на которой мог бы успешно проявить себя, и решил поступить чертежником в архитектурную фирму «Лоринг и Джинни». Он нашел свое призвание, писал он в 1868 году родителям, признавшись, что хочет стать «самым великим архитектором своего города или всей страны». Однако в следующем году он с несколькими приятелями махнул в Неваду, попытавшись намыть золота. Из этого ничего не вышло. Он попробовал баллотироваться в легислатуру [36]штата Невада – и вновь провал. Потерпев полное поражение и вернувшись в Чикаго в вагоне для перевозки скота, он поступил на работу в фирму архитектора Л. Г. Лорина. Но тут настал октябрь 1871 года: корова, фонарь, паника и ветер. Великий Чикагский пожар. Огонь уничтожил почти восемнадцать тысяч домов, оставив без крова более ста тысяч человек. Эти грандиозные разрушения сулили нескончаемую работу городским архитекторам. Но архитектурой Бернэм уже не занимался. Он занимался продажей оконного стекла и в очередной раз прогорел. Он стал продавать лекарства, но скоро бросил и этот бизнес. «Есть семейная традиция, – писал он, – избавляться от работы, которой занимаешься слишком долго».