Вячеслав Денисов - Огненный плен

Если бы не война, я сказал бы, что мы неплохо проводим время.

И тут я услышал:

— Разумеется, не лично Сталин поручал дело Николаеву…

— Что ты сказал?

Думать, что Мазурин выпил и разговорился, было бы наивно. Такие люди не пьянеют — раз, и у него семья в заложниках — два.

— Кто такой Николаев — сявка, его на атасы бы даже не брали, случись что… Но я думаю, что по поручению Сталина кто-то его зарядил на выстрел. Это мог быть Ягода, больше просто некому. Последний перед убийством съезд партии был обескураживающим для Хозяина. Результаты голосования показали, что против Хозяина из делегатов съезда проголосовали почти две сотни. А против Кирова — семь человек… Это значит, доктор, что у коммунистов страны к концу тридцать четвертого сменилась ориентация на вождя…

Я шел, не прикладываясь более к бутылке. Но погиб бы страшной смертью тот, кто, воспользовавшись этим, попробовал бы у меня ее отнять.

— Сталин потом велел уничтожить все бюллетени против себя, оставив всего три. Мне кажется, Касардин, что этот съезд и решил участь Мироныча…

— Мироныча… — повторил я.

— Так мы его называли. Ведь я входил в состав секретной части, опекавшей Кирова. — Глотнув, он облизал губы и продолжил: — Сталину нужен был человек, который бы убрал Кирова. И задача была поставлена Ягоде. Что он педераст — я не знал. Я о Ягоде, если что, — предупредил подполковник. — А тот нашел исполнителя. Ориентируясь на дела проблемно-половые. На виду у всех болтался, как баран отвязанный, Николаев, жену которого пахал Киров. И была договоренность… я так думаю… Николаев убирает своего обидчика и заодно вносит имя свое в списки честнейших из мужей, рядом с которым Пушкин не стоял, да и соперника убирает… Мильда после такого демарша, конечно, воспылает… «А тебе что? — сказали Николаеву. — Получишь свои три года и выйдешь. Настоящим мужчиной…»

Я приложил ладонь к голове Мазурина.

— Думаешь, брежу? — В мою сторону сверкнул одинокий глаз. Можно было сказать, что чекист ухмыляется. — Нет, Александр Евгеньевич, я трезв на голову. А Николаев на суде рассчитывал на снисхождение. Именно поэтому-то на суде он и закричал: «Обманули!»

— Обманули?…

— «Как я мог поверить! Обманули!» У вас есть другой ответ?

— Я не ищу ответы. — И, приложившись к бутылке, я допил ее до дна, не ощутил никакого вкуса и забросил ее в кусты…

Грохот заставил нас присесть, а взрывной волной мы были сбиты с ног.

Когда осела пыль и последние клочки дерна упали на наши головы, я посмотрел на Мазурина.

Он лежал, выпучив глаз, и из бутылки ему на грудь лился портвейн.

— Николаев выполнил задание, но поскольку человеком он был недалеким, глупым и самонадеянным, то свято верил в скорое появление моральных и материальных благ… И уж тем более не опасался за свою жизнь. Но таких людей убирают… сразу… Что это было, Касардин?

— Лучше ответьте, как вы на меня вышли. — Я продолжал лежать. В ушах неприятно звенело, уши раздирало болью.

— Медведя, начальника НКВД Ленинградской области, больше нет. Врачей, подписавших диагноз, нет. Мильды Драуле — нет. Николаева нет. Борисова, сопровождавшего Кирова на этаж, нет. Нет его водителя. Но остались показания тех, кто укладывал вождя на стол в кабинете. Тех, кто показания дал, тоже нет. Остались вы, но вашу значимость заметили не сразу. В документе написано, что смерть наступила тогда-то, и подпись — Касардин А.Е. Всех врачей к тому времени уже прибрали, и они о вас даже не вспоминали. — Мазурин перевел дух, поморщился и рукой, в которой держал уже пустую бутылку, потрогал ухо. — О вас просто забыли. А когда вспомнили, оставались в живых только двое из тех, кто держал Кирова на руках. Они-то и вспомнили, что в кабинете был какой-то доктор, а с ним чернявый малый… Таким образом, из людей, могущих что-то сказать о том дне, остались только вы, доктор, и ваш друг. Теперь понимаете, почему два старших офицера НКВД приехали, чтобы оказаться в окружении?

То ли голова у меня после бордо и взрыва не соображала, то ли я уже перебрал с информацией, валящейся в меня, как в урну, да только я спросил:

— Я думал, таких людей, как я, убирают… сразу.

— За вами никто бы не поехал, не будь второго. Разве об этом мы с вами не говорили все эти дни?

— Да, конечно, я тупица, простите.

— Так что это было, доктор?

— Вы о чем?

— О том, что повалило нас наземь. Вы сдуру бросили гранату вместо бутылки?

Я осмотрелся. Слева от меня, в полуметре, земля была чуть взбугрена. Грибник обычно такой холмик разворошит палкой, чтобы срезать груздь. Но когда бы грибник разворошил этот холмик, то была бы последняя «тихая охота» в его жизни.