Данила Монтанари - Проклятие рода Плавциев

В 41 году — через двадцать с лишним лет с того памятного года, когда Аврелий отмечал свое шестнадцатилетие, — Клавдий, всеми забытый брат Германика, которого так стыдилась семья, взошел на трон Цезарей, поспешив назначить ближайшим помощником опытного Палланта, своего бывшего раба-счетовода… того самого, что однажды помог молодому Стацию разобраться в несходившихся счетах.

Настало лето 44 года. Оно прошло спокойно, без каких-либо особых преступлений, без загадок, которые нужно было бы распутать, без виновных, которых следовало бы разоблачить. После отдыха в Байях [15] Этот городок, который называли «маленьким Римом», представлял собой огромный термальный центр и самое красивое место отдыха в Античности. Там находились летние резиденции самых известных людей в Риме, в том числе императора. С веками оползневые процессы обрушили в море большинство строений, но в Археологическом парке до сих пор можно увидеть развалины терм и вилл римских аристократов. Аврелий решил вернуться в Рим и собрался в дорогу вместе со своей подругой Помпонией и верным секретарем Кастором.

Однако до возвращения в Рим им предстояло остановиться в одном месте…

Год 797 ab Urbe condita (44 год, осень)

Шестой день перед ноябрьскими календами [16] Об исчислении дней месяца см. «Приложение». (Прим. пер.)

— Небольшой караван миновал Лукринское озеро [17] Прибрежное озеро между Путеолами и Байями, где в Античности разводили устриц. Частые подземные толчки, а также извержение вулкана, которое в 1538 году привело к появлению Монте-Нуово — «Новой горы», со временем значительно уменьшили его площадь. и начал медленно подниматься по склону кратера. — Да, в Байях теперь уже совсем не то, что прежде! — вздохнула Помпония, поудобнее устраиваясь в повозке на подушках, чтобы не испортить свою громоздкую прическу.

— Но, тем не менее, праздников там было немало! — Сенатор Публий Аврелий Стаций, лежавший рядом, с грустью в последний раз окинул взглядом панораму залива.

— На побережье теперь одни мальчики на побегушках — приспешники Клавдия — да чиновники! — посетовала матрона.

— И в самом деле, в этот раз мы встречали там больше дворцовых вольноотпущенников, чем римских сенаторов, — согласился Аврелий. — Но с другой стороны, среди сенаторов мало найдется тех, у кого не было бы деда-торговца или даже раба.

— Конечно! После стольких казней и заговоров настоящих аристократов теперь можно пересчитать по пальцам одной руки, ну а те немногие, кто еще остался, проматывают свое состояние, лишь бы жить, как Крез. Сегодня у любого лавочника не меньше пятидесяти слуг! Если так пойдет и дальше, что останется от великой римской аристократии?

Публий Аврелий покачал головой и добродушно усмехнулся. Он не был согласен с категоричным суждением Помпонии. Времена меняются, подумал он, и приходится с этим считаться. А стенать об ушедшей эпохе, которая уже принадлежит истории, если не стала еще легендой, просто глупо.

— Клавдий правильно делает, — заметил он, — что поддерживает всадников и плебеев-латифундистов. Патриции, похоже, уже совершенно ни на что не способны.

— Забавно — потомок столь знатной римской семьи так говорит о собственном сословии! — не без ехидства произнесла матрона.

— А ты, неизлечимая расточительница, разве сама не жалуешься на сумасшедшие расходы? Удивительно, как только муж твой до сих пор не разорился! — пошутил патриций, отлично зная состояние дел своего друга Сервилия, супруга матроны. — Один лишь прощальный ужин обошелся тебе в полмиллиона сестерциев, и это помимо золотых табличек, которыми ты отмечала места за столом и которые потом щедро дарила на память гостям…

— А эти мужланы прикидывали на ладони их вес, пытаясь оценить стоимость, и даже не заметили гравировки! Нет, ты правильно делаешь, что строишь дом на Питекузе. [18] Питекуза — нынешняя Искья, римляне называли этот остров также Аэнария. Байи становятся все вульгарнее: побережье слишком близко к Неаполю… Не понимаю, зачем Сервилий решил там остаться после окончания сезона!

— Для лечения в термах, Помпония, — терпеливо объяснил патриций.

На самом деле бедный Тит после нескольких месяцев изнурительных застолий мечтал только об одном — отдохнуть вдали от своей говорливой и чересчур деятельной супруги.

Тут легкое покашливание за занавеской на окне повозки обозначило присутствие Кастора, вольноотпущенника и секретаря Публия Аврелия.