Филипп Ванденберг - Тайна предсказания

Леберехт воспринял это замечание не слишком серьезно, однако воспользовался им как поводом найти Марту. Молодой человек испытывал отвращение к тому разброду, которым закончилось "пурпурное" празднество, хотя сам он тоже приложил к этому руку. Так что он встал из-за стола, чтобы исследовать залы палаццо.

В вестибюле он наткнулся на Лоренцо Карафу. Кардинал, явно пьяный, снял свой пурпур и, едва Леберехт вошел, начал досаждать ему комплиментами, адресованными его жене Марте. Она прекрасна, как греческая богиня, говорил Лоренцо, и счастливейшим на земле должен быть тот мужчина, которому она принадлежит. Не согласится ли он, Леберехт, уступить ему эту женщину за земли на Пинции и дворец в городе, за золото или за все, что он потребует в обмен на эту великолепную красавицу.

Воспринимать кардинала всерьез и в трезвом-то состоянии было трудно, а уж это аморальное предложение, очевидно, надо было приписать чрезмерным возлияниям. Во всяком, случае Леберехт не стал торговаться с ним, а спросил, не встречал ли Лоренцо Марту.

— Она здесь повсюду, — грезил кардинал во хмелю, — кому повстречалась синьора Марта, тот носит облик ее в своем сердце. — При этом он прижал сложенные ладони к своей покрытой пурпуром груди.

Поскольку с Лоренцо говорить было явно не о чем, Леберехт отправился на поиски один. На лестнице ему повстречался Рудольфе, говорящий по-немецки камердинер кардинала. Тот сообщил, что видел донну Марту вместе с его высокопреосвященством, а потом встретил ее в атриуме, который она пересекала быстрым шагом, словно спасаясь бегством от преследователей. Она казалась испуганной, как и большинство гостей.

Испуганной? Но что же могло так напугать Марту? Она ведь знала о пророчестве Коперника. Это и отличало ее от остальных гостей, которые отреагировали на сообщение Леберехта растерянностью и паникой.

Леберехт не на шутку встревожился. Когда, обыскав все залы палаццо, наполненные пьяными, совокупляющимися и причитающими гостями, он не нашел Марту, ему пришло в голову, что ее смятение могло быть связано с Кристофом, который в ослеплении от своего общения с цифрами и духовными особами из курии следил за матерью.

Так что и для Леберехта "пурпурное" празднество окончилось роковым образом: нигде не было никаких следов Марты. Надежда на то, что она вернулась домой одна, не оправдалась. Марта исчезла.

Уже в утренних сумерках Леберехт вернулся к палаццо кардинала, чтобы навести справки о Марте, но не получил никакой информации. На полу вповалку лежали пьяные, перепачканные блевотиной сановники. Роспильози, уткнувшись лицом в лужу вина, бормотал какой-то стишок о хвосте черта, а от Лоренцо Карафы, который в совершенно невменяемом состоянии был препровожден в свою кровать с помощью слуг, невозможно было добиться никаких сведений.

— Марта! — снова и снова всхлипывал Леберехт, пробираясь домой по холодным и пустым улицам — Марта!

Он отказался от мысли разыскать Клавия, ведь если исчезновение Марты было связано с ее сыном, то он был последним, кто помог бы ему в поисках.

Погруженный в раздумья, Леберехт брел в направлении Пантеона. Молодой человек упрекал себя, что был опрометчив и выпустил из поля зрения любимую женщину, хотя уже давно мучился подозрением, что его преследуют и он находится под постоянным наблюдением.

Конечно, инквизиция заставляла людей исчезать без следа, иные потом всплывали в бурых водах Тибра, без головы. Ходили слухи о тайных подземельях между замком Ангела и Ватиканом, где томились сотни людей; но ни один из тех, кто об этом рассказывал, никогда не переступал порога этих темниц.

То, что Марта могла стать жертвой инквизиции, что ее могли похитить палачи священного трибунала, казалось Леберехту маловероятным. Разве не боялись доминиканцы того, что в этом случае он обнародует книгу Коперника? Или он и так уже слишком много разгласил на "пурпурном" пиршестве у кардинала?

Известие о конце света разлетелось по городу подобно адскому пламени, и прежде чем бледное зимнее солнце на следующий день достигло своего зенита, на площадях Рима можно было услышать перешептывания, отзвуки и отголоски, распространявшиеся из уст в уста, как заразная болезнь. Совершенно незнакомые люди, а среди них и особы духовного звания, встречаясь, крестились левой рукой — знак дьявола и явное надругательство над благочестивыми церемониями, которым больше не придавалось никакого значения.