Ромен Сарду - Прости грехи наши

— Есть какие-нибудь новости о нашем бравом парне? — спросил епископ.

— Пока нет, ваше преосвященство. Времена нынче тяжелые. Пастух Адсо вернулся пять дней назад из Пасье. Он подтвердил, что почти все королевство завалено снегом. Проехать стало трудно даже по главным дорогам. Мы в данный момент одни из немногих, кого пока этот снегопад обошел стороной.

— Нам не на что рассчитывать вплоть до наступления оттепели, — добавил монах. — А зима только начинается. Вполне вероятно, что погода ухудшится уже в ближайшие дни.

— К нашему большому сожалению. А какое сегодня число?

— Сегодня День святого Эмиеля, ваше преосвященство.

— Вот как! Значит, День праведного Эмиеля?.. Тогда еще не все потеряно, — сказал епископ. — Это должен быть добрый день. Впрочем, посмотрим.

Викарий практически ничего не знал об Эмиеле, однако предпочел не показывать этого. Он пришел сюда, собственно, чтобы подогреть воду в кувшине, а затем намеревался пойти в трапезную. Огонь потихоньку разгорался, распространяя запах отсыревшего пепла. Монах поставил в печь кувшин с водой.

В этой комнате было только одно окно, через которое сюда попадал дневной свет. Как обычно, монах проверил надежность щеколды. Окно выходило на центральную площадь Драгуана, на которой наиболее примечательными зданиями были церковь и дом каноников. Этот дом называли так, скорее, по привычке, потому что в этой епархии уже много лет не было ни одного каноника. Кроме старого епископа, троих монахов и пятерых приходских священников на двенадцать приходов в Драгуане, этой маленькой захолустной епархии, больше священнослужителей не было.

На улицах городишка не было ни души. Небо заволокло тучами, висевшими так низко, что они почти касались верхушки церкви. Обычно в такое время дня никто и носа не высовывал на улицу, однако Шюке вдруг заметил на повороте улицы маленький огонек, который, перемещаясь, то появлялся, то исчезал в предрассветных сумерках.

«Снова проделки нечистой силы», — подумал викарий. Он подвигал щеколду окна, проверяя ее. Все было в порядке.

Проходя мимо окна, викарий бросил взгляд на освещенный свечами манускрипт, который увлеченно читал его патрон. Среди грешков викария не числилось любопытство, однако чрезмерная сосредоточенность епископа, шевелившего губами при чтении, заинтриговала его.

Пергамент манускрипта был очень тонким, и на нем было нарисовано много иконок и других разноцветных иллюстраций. Все эти рисунки отличались тем, что были ярко раскрашены и пестрели различными символами и маленькими фигурками. Когда Шюке понял, какие непристойности содержит это произведение, он побледнел, пораженный до глубины души. В центре большого листа манускрипта виднелись шокирующие изображения совокупляющихся нагих женщин; собакообразных монстров; летящих крылатых коней; ворон с отрубленными головами; темных лесов, из которых выбегали люди, преследуемые языками пламени; костров, на которых сжигались куски человеческих тел; перевернутых распятий, пронзающих животы священников со сладострастными лицами. Эти картинки были, безусловно, одним из самых гнусных изображений Зла, когда-либо сделанных рукой художника. И как только автор сподобился изобразить все эти безобразия, а пергамент при этом не вспыхнул ярким огнем?

Шюке отвел взгляд, старясь не смотреть — хотя бы некоторое время — на святотатственных чудовищ, изображенных на листе манускрипта. Однако остальные пергаменты, лежащие на столе епископа, оказались не менее еретическими. Они пестрели офортами, изображающими сатанистские ритуалы, иллюстрациями Апокалипсиса, иоаннитскими рисунками, калабрийскими календарями, мерзкими изображениями корчащихся демонов. Кроме того, там были формулы, взятые из Некрономикона… Шюке не знал, куда ему смотреть, чтобы не нарушить свою монашескую благопристойность и некогда принятые им строгие монашеские обеты.

Епископ, казалось, не замечал смущения монаха.

«Мне еще повезло, — подумал Шюке. — В аббатстве Галля подобное любопытство грозило бы мне заточением или ударами плеткой».

Монах решил потихонечку уйти. Дождавшись, когда вода в кувшине начала бурлить, он поклонился своему патрону и вышел. Затем он бегом бросился к трапезной, чтобы присоединиться к двоим братьям-монахам епископской резиденции.

Вскоре после того как монах ушел, Акен прервал чтение и вытащил из-под пюпитра маленькую коробочку, в которой были плотно сложены орехи, собранные еще осенью. Их толстые скорлупки хорошо сохраняли ядра в течение всей зимы. Епископ содрал скорлупу с двух больших орехов и опустил ядра в кипящую в кувшине воду.