Антонио Ларрета - Кто убил герцогиню Альба или Волаверунт

9 Обращает внимание не только высокий уровень классической культуры двух этих лиц, который сегодня может пок^затьря даже необычным, особенно если учесть, что впоследствии никто не считал их высокообразованными людьми, но также и то обстоятельство, что разыгрываемые Малу и Ману "комедии" находятся в прямом родстве с темами европейской литературы конца XVIII — начала XIX века. Жестокий турок и христианская пленница или их противоположность — крестоносец и арабка — неизбежно воскрешают в памяти произведения лорда Байрона; стыдливая дева с тонущего корабля и моряк явно навеяны книгой Бер-нардена Сен-Пьера "Поль и Виргиния"; палач и Еедь- ма напоминают нам о жестоких сценах английского готического романа; садовник и монахиня — безусловно, образы французской романтической литературы. Но прежде чем вообразить Марию-Луизу и Годоя прилежными читателями последних издательских новинок, следует вспомнить, что писатели воплощали в своих произведениях мифологию, жившую в умах общества еще до того, как она была отражена в книгах.

10 Эпизод с мундирами во дворце Барберини описывает и Боссе в своих "Memoires anecdotiques sur l'in- terieur du palais imperial" с той только разницей, что, по Годою, этот случай произошел незадолго до смерти королевы, а согласно Боссе — несколькими годами раньше.

11 Можно предположить, что Годой, не выносивший Фердинанда VII, сильно сгущает краски, рассказывая об этом происшествии, тем более интересно сопоставить его с другим широко известным и исторически достоверным инцидентом, случившимся в 1814 году, во время поездки Фердинанда из Валенкая в Валенсию, связанной с принятием им королевского сана. Его противником на этот раз по странному стечению обстоятельств оказался не кто иной, как шурин Годоя — кардинал Луис де Бурбон, бывший в то время председателем Конституционного Регентского Совета, уже переместившегося к тому моменту в Леванте, где он должен был принять присягу короля. Свиты Фердинанда и кардинала встретились в Пусоле, в 18 километрах к северо-востоку от Валенсии. Фердинанд и кардинал вышли из своих карет, и каждый стал дожидаться, когда другой пойдет ему навстречу. В конце концов кардинал не выдержал и направился к Фердинанду, и тот протянул ему руку для поцелуя — как король. Но поскольку он еще не принес присягу на конституции и не мог считаться законным королем, кардинал, естественно, заколебался. Фердинанд, помедлив с минуту, покраснел от гнева, ткнул руку в нос кардинала и приказал: "Целуй". Кардинал наклонился и поцеловал. Невольно напрашивается вопрос: разве это "целуй" при всей несхожести обстоятельств не напоминает самодурство и упоение властью, которое продемонстрировал принц в спальне Годоя?

12 Во второй главе своих "Мемуаров", после рассказа о том, как он был принят в гвардию Карла III, Годой пишет: "У меня было там два товарища, братья Жубер, французы, оба родились во Франции, получили там образование, были прекрасно подготовлены, отличались прилежанием, исполнительностью, нежным нравом и хорошими манерами, с ними меня связывали узы дружбы, глубокой и пылкой, какой она бывает в юношеские годы". Обращает на себя внимание повторение — много лет спустя — этой характеристики — "нежный". Возможно, не будет слишком смело предположить, что именно один из Жуберов был тем самым "иностранцем", который соблазнил Годоя?

13 Во второй части "Мемуаров" Годоя можно найти подробное описание неудавшейся попытки автора убедить Карлоса IV отложить эту свадьбу. Там же сообщается, что она была назначена на 14 апреля 1802 года.

14 Как мы уже знаем, после смерти герцогини Гойя вообще перестал писать. Однако в письме к Сапатеру по поводу макияжа герцогини Гойя упоминает о заказе на конный портрет, из чего следует, что Годою все-та- ки удалось уговорить его.

15 Не кто иной, как Пиньятелли, которого Гойя так часто упоминает в своем рассказе, был объектом знаменитого соперничества между герцогиней и тогдашней принцессой Астурийской. Рамон Гомес де ла Серна пишет о нем: "…красивый гвардейский офицер, счастливый влюбленный, разжег костер страсти сразу двух дам, но его погубили их подарки: перстень с крупным бриллиантом, который он получил от де Альба, и золотая шкатулка, которую ему поднесла принцесса". Дон Рамон де ла Серна забавляется, рассказывая в деталях, как принцесса с этим перстнем на руке появляется на балу во дворце, чтобы полюбоваться яркой краской, заливающей лицо соперницы, а пылающая негодованием де Альба порывает с Пиньятелли и в отместку дарит парикмахеру золотую шкатулку, которую Пиньятелли уже успел передарить ей, — парикмахер у нее был общий с принцессой. Все кончилось тем, что Пиньятелли сослали в Париж. "Разгоревшаяся между ними вражда, — завершает свой рассказ автор, — проявлялась в самых разных формах, дело дошло да того, что де Альба одевала своих служанок в наряды, похожие как две капли воды на те, что принцесса получала из Парижа…" Как видим, у Годоя были все основания говорить о вражде этих дам.