Андрей Марченко: Письмо никому

Водолазово кладбище было обыкновенным. Плебейским, но с традициями, обычаями.

Каждая семья, которая имела здесь участок, считали своим долгом посадить дерево, чтоб в поминальный день можно было работать в тени. Семьи исчезали, уходили в ту же землю, развеивались по миру, а деревья продолжали жить своей жизнью.

Банальных крестов тут не ставили — дерево было недолговечным. Варили ограды, ставили памятники, вырезанные из гранита, песчаника. Выглядело это так, словно родственники покойных состязались в фантазийности памятников. В любом случае, если отбросить ауру подобных мест, на некоторые скульптуры было интересно посмотреть.

— Смотри…

На перекрестке двух аллей стояло нечто странное — походило на большой колпак, на домик. Схожесть усиливало то, что на высоте человеческого роста шел ряд небольших круглых окошек-иллюминаторов.

Антон стал обходить домишко вокруг. К крыше колпака было приварено массивное кольцо, но не было ни люков, ни дверей. Когда Антон сделал полный круг, увидел то, что не заметил сразу. У ее подножья лежала плита — на ней были выбиты ряд фамилий, даты рождения. И дата смерти — одна на всех пятерых.

— Что это?.. — спросил Егор.

— Эта?.. Это до войны работала бригада водолазов на подъеме одного корыта. Работали ночью четыре водолаза…

— Ночью? — подал голос Геноссе.

— Ночью… А какая разница. Внизу все время темно. Так их компрессорщик, похоже заснул. И слетел ремень на компрессоре. Короче, когда он проснулся — под водой было четверо покойников. Ну он тут же и удавился…

Егор прошел к самой могиле, похлопал ладонью по сооружению.

— Нет, я спрашиваю — что это?..

— Это? — удивленно спросил проводник, так, будто спросили нечто очевидное. — Это водолазный колокол. Поставили на могилу вроде памятника.

Друзья не сговариваясь осмотрелись. В просвете между деревьями было видно какое-то возвышение.

— Холм? — спросил на правах старшего Егор.

— Ага, — кивнул проводник. — Водолазова гора.

От водолазного колокола как раз в направлении холма шла аллея. Но до него не доходила, задыхалась среди могил. На том краю кладбища хоронили как получится. Эта аллея шла аккуратно на восток.

Легко можно было отсчитать пять рядов, но то, что было пропущено в шифровке, то, на что не обратили внимания сразу, в убежище, здесь проступало четко. Пятый ряд, седьмая могила. Но седьмая вправо или влево?

Деланно скучающей походкой Егор прошел от колокола по аллее, вглядываясь в могилы. Так и есть — справа могилы были датированы годами пятидесятыми, шестидесятыми.

Когда итальянец был здесь, этого крыла еще не было. Поправка: «если итальянец был здесь». Все шло как-то поразительно легко. И от навязчивой компании конкурентов как-то отвык, расслабился. А расслабляться нельзя.

Положим, все же слева. Егор прошел меж рядами.

На крайней могиле можно было прочитать эпитафию: «Кому суждено утонуть, того не повесят».

Остальные втянулись за ним. Проход меж рядами был совсем узкий — вероятно, гроб тут можно было нести только боком.

Егор быстро посчитал могилы, прочел года жизни — не появилась ли какая после войны. Нет, все нормально: вот и седьмая.

Егор оглянулся на колокол.

За ветками деревьев и памятниками отсюда он действительно выглядел как домик.

На ней значилось:

Цивадиц

Екатерина Христофоровна

Чуть ниже были обозначены года жизни:

1846-15\7\1927

Именно так — дата рождения обозначалась только годом да и тот был прописан неуверенно, так, что можно было легко переправить, случись такая оказия.

Впрочем, Егора дата рождения волновала мало. Волновало иное — могила появилась здесь до войны. Затем в нее никого не дохоранивали. Слева лежал, наверное, ее муж, умерший, как водится, раньше жены. Справа — вероятно, дочь. Та тоже умерла почтенной старушкой, но уже после войны.

Какая логика была у итальянца?.. Искал могилу старую, но ухоженную, с местом рядом. Или просто тыкнул в первую попавшуюся? Вероятно, так, если он даже не разглядел, что домик сторожа — это колокол.

Егор осмотрелся по сторонам — могилы этой семьи выглядели неухоженными. На них росла та самая, похожая на мох кладбищенская трава, которая не давала расти на могилах иным растениям, травам. Зато дальше в проходах во всю раскинулись кусты злого шиповника, росли деревья. Последние, по какой-то причине, извивались, шли к солнцу окольными путями, так, словно они были пьяными, вырвались из какого-то кошмара. Из кошмара, который застигнутый врасплох дневным светом, не успел развеяться.