Оливер Пёцш - Дочь палача и Совет двенадцати

Еще толком не проснувшись, палач из Шонгау выглянул в окно второго этажа. Как обычно, ночь он провел в трактире в Ау. За окном брезжил рассвет – значит, было около семи часов. Накануне Якоб допоздна сидел со своим старым другом, Филиппом Тойбером из Регенсбурга, и братом Бартоломеем. С последним они по-прежнему не особо ладили, но необычайные обстоятельства сплотили их. Они пили пиво в огромных количествах и раздумывали, кто мог стоять за убийствами. О своем походе на кладбище Куизль ни словом не обмолвился. Он довольно смутно помнил произошедшее, образы словно окутало туманом. Ночью Якоб несколько раз просыпался с криком, его преследовали кошмары, Анна-Мария взывала к нему из могилы. Теперь Куизль сомневался, действительно ли кого-то видел на кладбище, или это был лишь плод его воображения.

– Да, можно и так сказать, – прорычал Дайблер, нетерпеливо расхаживая по комнате. – Только не в прямом смысле. Это насчет мастера Ганса.

Куизль резко поднялся.

– Он все-таки объявился? Ребята его разыскали?

Якоб до позднего вечера ждал вестей от уличных мальчишек, которые следили за таверной, где останавливался Ганс. Когда стемнело, Барбара увела Пауля домой, несмотря на его протесты, и с тех пор не было никаких новостей.

– Разыскали, но не ребята, – ответил Дайблер. – И если ты, черт возьми, не поторопишься, то увидишь его последним.

У Куизля появилось дурное предчувствие. Он подошел к тазу, плеснул в лицо ледяной воды и вслед за Дайблером вышел из комнаты. Снаружи их уже дожидался Георг. Вид у него был серьезный. Они пересекли Ангерфиртель и через Хакенфиртель подошли к Нойхаузским воротам. На ходу Дайблер в двух словах рассказал о случившемся.

– Какие-то путники нашли его возле эшафота, – говорил он, запыхавшись. – Там уже собрался народ. Я был там только мимоходом, потом решил, что тебе следует взглянуть на тело. Пока кто-нибудь не надругался над его останками.

– Настолько все плохо? – спросил Куизль.

Дайблер мрачно рассмеялся.

– Лучше тебе самому все увидеть.

Ворота между тем остались позади. В воздухе уже ощущалось приближение весны, мокрый снег комьями падал с деревьев, дороги стали до того грязные, что повозки едва могли проехать. Впереди Куизль увидел толпу, собравшуюся вокруг эшафота. Люди орали и галдели, несколько ребят швыряли снежки на площадку. Одну из колонн венчало что-то круглое.

– Дьявол, их еще больше, чем было! – проворчал Дайблер. – Может, зря мы все-таки пришли сюда… Хотя теперь уже поздно.

Действительно, в толпе уже начали узнавать Дайблера. Разговоры смолкли, люди расступались, пропуская палачей к эшафоту. Куизль ощущал на себе озлобленные взгляды. Кто-то бросил ему в затылок снежком, но Якоб даже не вздрогнул. Он понимал, что люди, как звери, чувствуют страх. В воздухе повисло напряжение, словно перед бурей.

– Эй, Дайблер! – выкрикнул из толпы широкоплечий извозчик. – Вы теперь друг за друга принялись? Было бы нелишне!

Кто-то рассмеялся, но в большинстве своем люди смотрели на палачей с ненавистью.

– Видимо, на очереди еще двое! – прогремел второй, в запачканном кровью фартуке – вероятно, прибежавший в спешке подмастерье мясника. – Сначала Дайблер убивал несчастных девушек, а теперь перешел на своих собратьев!

– Ты что о себе возомнил… – Михаэль резко развернулся и хотел уже схватить наглеца за шиворот, но Куизль потащил его дальше.

– Не теряй голову, – шепнул он. – А не то станешь следующим.

Якоб посмотрел в сторону эшафота. Они подошли уже достаточно близко, и палач разглядел, чем была увенчана колонна.

Это была голова мастера Ганса.

Аккуратно отрезанная, она покоилась на вершине, точно громадная, окровавленная жемчужина. Белые волосы мягко развевались на ветру, красные глаза смотрели куда-то вдаль, рот кривился в гримасе. Казалось, мастер Ганс смеялся над собственной смертью, как над удачной шуткой.

У подножия колонны лежало туловище. Руки и ноги были так же аккуратно отрезаны и лежали рядом, как мясо, выставленное на продажу.

«Вот и свиделись, – подумал Куизль. – Передавай привет рогатому, добрый братец».

Как ни странно, но Якоб не чувствовал удовлетворения. Его охватило уныние, которому он и сам не мог найти объяснения. Наметанным глазом Куизль оглядел части тела. Они были отсечены топором или большим острым ножом.

– Господи! – прошептал Георг. – Его четвертовали, как уличного грабителя.

Дайблер кивнул.

– Путники, которые пересекли Нойхаузские ворота, первыми про него рассказали. Спрашивали, кто этот казненный разбойник с красными глазами и белыми волосами. В Мюнхене про мастера Ганса уже немного знают, и до меня быстро дошла весть… – Он вздохнул. – Я, конечно, терпеть его не мог, но палач такой смерти не заслуживает.