Филип Гуден - Маска ночи

– Открывайте, мастер Ревилл.

Я повернул ключ в замке ветхой двери. Ключ заскрежетал из-за ржавчины на выемках – видимо, им не очень часто пользовались, – но сама дверь распахнулась внутрь от легкого толчка моей руки. Мое сердце забилось сильнее, когда я увидел, что серая куча на грязном полу кладовой была человеком. Тело лежало на боку, спиной к нам, но, насколько я мог разглядеть его затылок, это действительно был Хью Ферн. Я почувствовал, что Пирман хочет протиснуться вперед, ощутил его горячее дыхание на своей шее.

– Господи Иисусе!

Он стрелой бросился в комнату и склонился над телом. Почтительно протянул руку и коснулся плеча лежавшего человека. Затем потряс его. Ответного движения, внезапного пробуждения не последовало. Этот человек не спал. По-прежнему на корточках, Пирман наклонился над телом, затем повернулся ко мне. На его лице застыл ужас. Он с трудом выдавил из себя слова:

– Боже, это мой хозяин.

– Он мертв?

Пирман снова взглянул на тело и простонал – долгий звук отчаяния:

– Да.

– Я позову помощь, – сказал я.

Я поспешил вон из коридора. Уходя, я слышал, как Пирман стонет и зовет доктора Ферна.

Я хотел убраться подальше. По крайней мере, прежде чем вернуться, нужно привести свидетелей, больше свидетелей, чем один-единственный обезумевший от горя слуга.

Главное – самому не оставаться поблизости от трупа. (Не только из-за естественной брезгливости; я внезапно осознал, что я был одним из последних, кто видел доктора Хью Ферна живым, что рубашка моя была в крови, что любой, обнаруживший Николаса Ревилла возле тела, может сделать неправильные заключения. Так случалось со мной и раньше, и если это похоже на расчет – увы, ничего не могу поделать.)

Оказавшись на более открытом пространстве позади нашей сцены, я повстречал своих товарищей, слонявшихся вокруг в довольном, несколько покровительственном расположении духа. Действие было закончено. Ромео и Джульетта мертвы. Враждующие семьи объединены общим горем. Все пляски наконец сплясаны. Музыка стихла. Публика была вольна пойти домой или вернуться к своей дневной выпивке и прочим удовольствиям.

Я выдохнул имя Хью Ферна, но мне не пришлось больше ничего добавлять. На моем лице, должно быть, отразилось что-то из настоящей трагедии, разворачивавшейся в коридоре «Золотого креста». Я махнул рукой в сторону крытого прохода.

Шумная компания «Слуг лорд-камергера» увлекла меня с собой. У некоторых из нас костюмы были запятнаны кровью: Парис, Джульетта, Тибальт – все мы побывали в сражениях. Всей толпой мы поспешно прошли вдоль по коридору и за дверь дальней комнаты. Я был в хвосте, но через головы остальных разглядел все, что происходит.

Эндрю Пирман был там же, где я его оставил. Он стоял на коленях у тела своего хозяина, которое было уже перевернуто на спину. Пирман прижимал ладони к лицу, как будто не мог больше вынести вида трупа. Хью Ферн, по-прежнему в одежде францисканского монаха, лежал, глядя в потолок комнаты, ставшей его последним пристанищем. Лицо его исказила гримаса ужаса, зубы были обнажены. Глаза выпучены. В его смерти не приходилось сомневаться. Как и в том, каким образом она произошла. Почти посредине его груди в складках пропитанного кровью одеяния монаха торчала рукоятка кинжала.

Тело вынесли и положили у входа в узкий коридор – но не раньше, чем отправили пару слуг за простыней, чтобы постелить на землю. Возникло странное ощущение, что время остановилось. Люди – актеры, гостиничная прислуга, горожане, не успевшие разойтись после представления, – сновали, сменяя друг друга, возле тела. Кто-то пришел поглазеть, иные казались по-настоящему потрясенными. Шекспир проводил срочное совещание с Бербеджем и Томасом Поупом – последний все еще был одет в костюм кормилицы Джульетты, неуместный в данной обстановке. Я подумывал было уйти, но присутствие большого количества народа несколько успокаивало. К тому же, так как именно я обнаружил тело, я чувствовал себя обязанным остаться. Эндрю Пирман потерянно бродил по двору. Как покинутый пес, он не мог далеко отойти от своего хозяина.

Послали за коронером, но посланный вскоре возвратился и сказал, что тот занят другим покойником, а тело Хью Ферна следует подержать еще несколько часов. Но где? Оуэн Мередит не выказывал большой охоты размещать покойного доктора в «Золотом кресте». К счастью, проблема была решена с появлением на сцене нового действующего лица.

Мне он, впрочем, не был незнаком. Протискиваясь сквозь толпу, появился тот самый тип с отвисшим подбородком, которого я повстречал у Вильяма Сэдлера в Крайст-Черч. Одет он был так же хорошо, как и в тот вечер. На одни его башмаки мне пришлось бы копить несколько месяцев. Он вынул дорогие восьмиугольные часы и с нарочитой важностью посмотрел на них – уж не знаю зачем, если только он не хотел произвести на нас впечатление своим богатством и положением. Установив время, он встал над телом Ферна, потер руки, а затем наклонился, чтобы осмотреть его раны. Я тем временем обратил внимание на кое-что странное, возможно, меня навели на эту мысль великолепные башмаки появившегося человека.