Маргарет Дуди - Афинский яд

— Записывай все, что говорит Марилла, только отступления пропускай, — велел Аристотель. — Пиши: «Это была моя идея. Мы хотели только одной единственной смерти — смерти Ортобула».

— Совершенно верно, — подтвердила Марилла. — Убийство Эргокла не входило в наши планы. Но, в конце концов, он стал просто невыносим.

— Я знаю, как был убит Эргокл, я нашел его тело в канаве, — сказал я, поднимая глаза от таблички. — Полагаю, сначала ты дала Эргоклу питье, которое не убило, а лишь одурманило его. Вот почему барашек, которому достались остатки, спал-спал, но все-таки снова встал на ноги. А потом твой Филин свернул коротышке шею.

— Я ни слова не скажу про Филина, — заявила Марилла. — Самого убийства я не видела. Надо было получше спрятать тело, а в канаве оно не могло не привлечь внимания!

— Но ты собиралась убить Ортобула? Прежде всего, ты заманила его сюда, верно?

— Да. Здесь, разумеется, было гораздо чище и уютней. Ликена к тому времени уже уехала. Был у нее один прислужник — юноша-вольноотпущенник, которому она поручила приглядывать за домом, но он занемог и отправился домой к матери. Несчастный болван! Что же касается соседей, те Ликену совсем не знали. Просто видели, что какая-то женщина входит и выходит из дома. Надевая черный парик, я превращалась в «Ликену» и жила чужой жизнью. А иногда просто приходила, якобы по поручению Ликены, забирать письма и всякое такое.

— Итак, ты заставила Ортобула прийти сюда.

Она снова рассмеялась, но на этот раз не звонким, а низким, горловым смехом:

— Это было нетрудно. Я, Марилла, рассказала Ортобулу, что есть, мол, одна роскошная гетера, которая спит с Филином, но сохнет по нему. И эта несчастная чернокудрая красотка не может придумать, как бы с ним познакомиться. Я сказала, что моя любовь так сильна, что я не стану ревновать и доставлю им с женщиной это удовольствие. Я умоляла его прийти ради нее. Всего один раз. Он пришел, и оказалось, что, кроме меня, в домике никого нет. Я надулась и заявила, что ради любви со мной он никогда бы не вышел из дома. Мы занялись любовью — прямо среди бела дня, — а потом Ортобула ждала небольшая трапеза.

— Отравленная?

Она кивнула:

— Это был чудесный полдник, хоть и отравленный. Я подсыпала в еду снотворное, дабы облегчить Ортобулу страдания. Но конейон, смешанный с маком, да еще после обильной трапезы — это оказалось чересчур. Потому-то его и начало рвать. Мое снадобье нужно принимать на пустой желудок, предварительно опорожнив мочевой пузырь и кишечник. Впрочем, последнее он, к счастью, сделал, прежде чем в последний раз сесть за стол.

— Так он умер здесь?

— Да. С ним даже не пришлось все время сидеть. Я сказала, что он злоупотребил едой, развлечениями, возможно, вином, и ему просто нужно лечь и хорошенько отоспаться. — Она сухо рассмеялась. — Вот он, наверное, удивился: заснул в этой старой развалюхе, а проснулся на брегах Стикса. В общем, Ортобул пошел спать и скоро захрапел, а между тем его конечности потихоньку деревенели. Дыхание становилось все более затрудненным и, наконец, остановилось совсем.

— Как вы перевезли тело туда, где его потом обнаружили?

— Фи… мой сообщник остался дожидаться его смерти. И вот, когда он был совершенно уверен, что все кончено, то погрузил тело на мула, а сверху навалил всяких вещей, якобы груз.

— Масло и уголь?

— Нет. Овечьи шкуры и что-то еще.

— Теперь понятно, почему тело находилось в таком странном положении! — воскликнул я. — Можно было подумать, Ортобул умер, делая сальто. А его, значит, просто перекинули через хребет мула: голова на одну сторону, ноги — на другую.

— Понятно также, почему кровь прилила к голове, — прибавил Аристотель. — Но вот что я хотел бы уточнить, Марилла. Ты отравила Ортобула здесь, среди бела дня, потом, ближе к вечеру. Филин повез тело в тот дом по соседству с борделем Манто. Когда они прибыли на место, надо полагать, уже темнело. А ты, между тем, отправилась домой и тихо сидела в особняке Ортобула. Но чтобы на тебя не пало подозрение, ты придумала этот трюк со временем, воссоздав живого Ортобула, который говорил с младшим сыном в полутемной комнате.

Марилла виновато промолчала.

— Это было весьма искусное представление, — заметил Аристотель. — Мы знаем, что вы с сообщником взяли статую и положили ее под одеяло, а потом кто-то из вас шептал. Я полагаю, это был твой второй сообщник.

— Должно быть, Артимм, фригиец, — догадался я. — Кто-то из вас изобразил сонный голос Ортобула. Одного не понимаю, почему нельзя было кому-нибудь лечь на кушетку? Зачем все эти сложности со статуей?