Игнасио Гарсиа-Валиньо - Две смерти Сократа

Продик рассказал Аспазии об испытании, которому Протагор подвергал своих учеников, чтобы распознать будущих софистов. Философ протягивал испытуемому кусок пергамента с надписью:

Надпись на обратной стороне гласила:

Протагору довольно было взглянуть на реакцию кандидата в софисты, чтобы понять, на что он годится.

Продик показал пергамент Аспазии. Женщина внимательно прочла обе надписи и звонко рассмеялась:

— Что за нелепость!

Продик с улыбкой заключил, что Аспазия по праву может считать себя софистом. Первой женщиной-софистом. Заветный пергамент позволял увидеть, способен ли испытуемый отличить парадоксальное суждение от обычной нелепицы.

Аспазия вспыхнула от удовольствия и одновременно ей стало неловко, словно над нею подшутили. Чтобы перевести разговор на другую тему, она спросила, есть ли у Продика собственные сочинения, как у Протагора. Молодой философ ответил, что как только он что-нибудь напишет, Аспазия будет первой читательницей.

— Тогда у тебя есть еще одна серьезная причина, чтобы писать, ведь я стану ждать твою книгу с нетерпением, — улыбнулась гетера. На этом они расстались, и Продик в тот же день отправился в Леонтин, чтобы присоединиться к учителю.

После встречи с Протагором и Продиком Аспазия еще сильнее возжаждала свободы и признания. По ночам при свете масляной лампы она тайком читала сочинения великих мудрецов из библиотеки Конна — многие были подарены авторами, например, Анаксагором [16] Анаксагор (ок. 500–428 до н. э.) — греческий философ, основатель первой школы философии в Афинах. и Софоклом [17] Софокл (ок. 496 до н. э. — 406 до н. э.) — греческий драматург, автор трагедий. , которых женщина невероятно чтила. Аспазия впитывала мудрость сочинителей, подобно губке, наслаждаясь изощренностью их умственных построений и точностью образов. Чем больше она узнавала, тем сильнее становилась ее тяга к знаниям.

На одном из устроенных Конном пиров Аспазия познакомилась с Фидием. То был замкнутый, неразговорчивый человек, с головой погруженный в работу. Гетера преклонялась перед его талантом. Фидий был уродлив и кривоног, и все же она день и ночь мечтала о прикосновении рук, которые ваяли статуи богов. Красота Аспазии не оставила скульптора равнодушным. Он пригласил женщину в свою мастерскую у подножия Ареопага и предложил позировать обнаженной для статуи Афродиты. Пока он работал, Аспазия болтала без умолку. Она, словно дитя, восторгалась царившим в жилище творца веселым беспорядком, незаконченными скульптурами, образами богов, проступавшими из кусков мрамора, глиняными набросками. Аспазия говорила о смутных чувствах, которые рождают у нее эти статуи, об искусстве, которое наполняет ее душу сладким дурманом, но Фидий не разделял возбуждения своей подруги и ни капли не интересовался уже законченными скульптурами. Для него они оставались лишь набросками будущих творений, и он легко забывал о прежних идеях, чтобы посвятить себя новым, еще не ясным замыслам. Фидий с легким сердцем уничтожал собственные работы, даже самые удачные. Художник часто оказывался не в состоянии довести скульптуру до совершенства, вообразить конечный результат своего труда. Он не желал тратить драгоценное время на исправление старых ошибок.

Аспазию и Фидия не связывало ничего, кроме физической близости. Гетера понимала, что остается для скульптора лишь красивой женщиной, идеальной моделью и умелой любовницей. Фидий благосклонно внимал ее речам, если только они не касались его работы, но сам не пытался поддержать разговор, и женщине казалось, что он не считает ее достойной собеседницей. Аспазия обижалась, но мирилась с таким пренебрежением. В конце концов, сама близость с гением, пусть даже уродливым и угрюмым, была неслыханной привилегией. Иногда женщине казалось, что перед нею немое божество, которое обладает даром создавать истинную красоту, но не умеет говорить. И все же в один прекрасный день она взбунтовалась.

— Похоже, тебе невдомек, что я нечто большее, чем простая гетера? — спросила Аспазия.

Фидий был потрясен. Оказалось, что он терялся в присутствии своей мудрой и красноречивой подруги и боялся вставить слово, стыдясь собственного невежества.

— Однако это не мешает тебе делить со мной ложе? — настаивала гетера.

— А что мне еще остается? — ответил он очень серьезно.