Пол Доуэрти - Корона во тьме

На следующее утро, выспавшись, Корбетт почувствовал, что вполне способен приступить к поискам ответов на вопросы, сформулированные во вчерашнем отчете Бернеллу. Он решил воспользоваться временной передышкой и побеседовать с насельниками монастыря, а также посетить небольшую библиотеку со скрипторием, где трудились немногие монахи, освобождаемые от Terce, Sext и None [1] Terce, Sext и None (лат.) — службы третьего, шестого и девятого часа дня по церковному счету, происходящие соответственно в 9, 12 и 15 часов. (Здесь и далее прим. перев.). ради того, чтобы не тратить даром, но наилучшим образом использовать скудный дневной свет. Корбетт любил библиотеки с их запахом пергамента, веленя и кожи, с их аккуратными рядами полок и всеобщей приверженностью к познанию. Здесь, сидя за маленьким письменным столом, окруженный принадлежностями, столь любимыми всяким прилежным писцом — рожками с чернилами, остро отточенными перьями, тонко режущими ножами и серыми кусочками пемзы для разглаживания белого очищенного пергамента, — Корбетт чувствовал себя как дома. Он болтал с монахами; он не понимал их языка, но многие бегло говорили на латыни или по-французски. Они сообщили Корбетту сведения о различных частях своей страны, о разнице между Хайлендом — нагорьем, где сидят древние кельты, и Южным Лоулендом, где преобладают англо-норманнские роды, такие, как Брюсы, Комины, Стюарты и Ленноксы, весьма схожие в своих обычаях с великими родами Англии, приверженными великому королю Эдуарду I. И, как заметил настоятель, высокий мрачный человек, наделенный сухим и язвительным юмором, многие монахи как по рождению, образованию, так и привычкам на самом деле мало чем отличаются от Корбетта. Корбетт не мог не признать этого. Он почти сразу освоился в обители, предлагал братии свою помощь в скриптории, беседовал с монахами на самые разные темы и постоянно нахваливал все, что видит.

У Корбетта хватило благоразумия не указывать на кое-какие различия и не подавать виду, что кое-что в Шотландии ему не по душе. Про себя он сознавал меру различия между двумя странами. Англия богаче, а посему в ней больше изысканности, касается ли это обращения с пергаментами или строительства замков и церквей. Перед его глазами стояла парящая чистота Вестминстерского аббатства: заостренные арки, кружева каменной кладки, большие окна с цветными стеклами. Ничего общего с безыскусной и несколько угрюмой в своей простоте обителью Святого Креста, с ее приземистыми круглыми колоннами, маленькими окошками в расширяющихся внутрь глубоких проемах и груботесаными каменными рельефами над простым квадратным нефом и алтарем. Тем не менее, в здешних монахах чувствовалась сила и искренность, впечатлявшая Корбетта с его изощренностью ума и мягкой утонченностью манер. И кроме того, здешние монахи не меньше, чем их английские собратья, любили посудачить, поговорить, поспорить. В аббатстве велись собственные летописи, и Корбетт без труда мог повернуть разговор в русло недавних событий и таким образом собрать полезные сведения, пусть и основанные на сплетнях в монастырской библиотеке. Монахи сообщали ему о дворе, о нынешних скандалах, но главное, он выяснил, что молодая французская принцесса, вдова Александра III, все еще пребывает в поместье Кингорн. Корбетт решил посетить ее, и настоятель предложил сопроводить его. Однако Корбетт с благодарностью отклонил это предложение, впрочем не отказавшись от толстого шерстяного плаща с капюшоном, или наголовником, ибо, хотя на дворе стоял май, погода все еще была холодна. И вот, одевшись таким образом, Корбетт покинул монастырь на коренастой лошадке — самой послушной из всех, на каких ему приходилось ездить. Пользуясь картой, грубо начертанной одним из монахов, он направил лошадку вниз с каменистого плато Эдинбурга по дороге к переправе у Дэлмени, размышляя: это ведь та самая дорога, по которой Александр ехал в роковую ночь двумя месяцами раньше. Но теперь погода тихая — ясное, прозрачное, как драгоценный камень, синее небо, и по нему плывут легкие белые облачка, гонимые сильным ветром. Вдали солнечные лучи сверкают на водах Ферта, а вокруг поздняя весна заявляет о себе буйством диких белых цветов, нежно-зеленой травой и несмолкаемым щебетом певчих птиц.

Корбетт обратил свое длинное усталое лицо к небу и на мгновение ощутил ту самую чистую радость и упоение красотой, что святой Франциск Ассизский вложил в свой «Гимн к солнцу». Но вот изрезанный колеями проселок, по которому он ехал, пересекся с другим, и на перекрестке ему предстала виселица, каждая из трех перекладин которой была отягощена своим мрачным, исклеванным птицами бременем. От разительного контраста Корбетта охватило отчаянье, ужасающее чувство мирового греха и бездонного зла, присущего делам людским. «И змей вошел в Эдем», — пробормотал он и направил лошадь по проселку, потом через самый непрочный из всех мостов и дальше, вверх по склону, в городок Дэлмени. Воистину городок этот был скорее деревушкой, скопищем длинных домов из бруса и плетенки, обмазанных глиной с соломой, под соломенными же крышами, покрывавшими равно и жилье, и скотные дворы. Дома окружали просторную луговину, на которой отощавшие за зиму коровы жадно щипали редкую весеннюю травку. Полуголые ребятишки играли на земле под присмотром нескольких рыжеволосых и зеленоглазых женщин. Они посмотрели на Корбетта и продолжили разговор на своем жестком, гортанном языке. Корбетт проехал мимо, вниз по крутому склону холма, с которого открылся великолепный вид на Ферт и на маленький лодочный причал. Монахи подробно описали дорогу, присовокупив, что сие место обычно именуют Квинзферри, то есть Переправой Королевы, поскольку именно в этом месте святая Маргарита, королева-англичанка, супруга великого короля Малькольма Конмора, предпочитала переправляться через Ферт.