Оставь ты, Нат, свои разъяснения!
…весь месяц после того, а на второй день встанет в квадрат с Венерою. При упоминании о Венере Нат залился краскою, а после продолжал: в настоящее время, хозяин, Звезды строительству не благоприятствуют, Лондон же стонет под тяжким бременем, силится превозмочь трудности, коим покуда не видно облегченья. Надо бы отнести это госпоже Бест, у ней прострел, все на поясницу жалуется…
Нат, Нат, ты погляди, нету ли каких предсказаний касательно до дурных замыслов и протчих подлых задумок.
Он вперился в страницы, а после остановился: да, говорит, вот тут, в Звездном Вестнике, сказано, что некие Духи орудуют, и дома может встретиться опасность. Тут он опять склонил голову: гляньте-ка, тут в Бедном Робине, [66] «Бедный Робин» — популярный альманах, существовавший в Англии с 1663 г.
в Vox Stellarum [67] «Звездный голос» (лат.).
и стихи есть, исполненные значенья. Встает с эдаким серьезным видом и начинает декламировать, страницу перед собою держа:
Я видел колокольню на четырех столпах
Я видел слезы падших, что обратились в прах
Я видел камень, что полыхал в огне
Я видел всход, вознесшийся к Луне
Я видел Солнце, в полночь лишь красней,
Я видел человека, что видел ужас сей.
Каков тут ответ, хозяин? Мне не разгадать.
Ответа нет, ибо у стихов нет конца.
После я заснул, и вот, столь долго пролежавши на одре болезни, я уж возношусь над сим жалким коловращением мира, где Время прервалось: бунтовщики дошли уж до самого Ланкастера, прошлой ночью был пожар на Товерском холме, собака воет лунною ночью, меня более не охватывают припадки, когда пью коньяк, Гановерские отряды собираются в Варингтоне, подо мною облака, бунтовщиков разгромили в Престоне, [68] Битва при Престоне (ноябрь 1715 г.); бунтовщики — восставшие якобиты.
а мне более не избыть холода, что пробирается во все покровы, положенные мною на постелю, вот лорд Варрингтон убит в сем сраженьи, а рука моя тем временем прикасается до простыней, голоса их отдаются эхом, я же пытаюсь укрыться средь скал, в месте, всяким человеком покинутом, меня окликает Нат, а жар нарастает, после наступает перелом, и меня кидает в испарину, а меж тем вокруг идет снег, и бунтовщики приведены в Лондон под стражею, я же открываю глаза и вижу зимнюю Ярмарку на скованной льдом Темзе.
И в тот день лихорадка моя утихла; я поднялся с постели и принялся звать: Нат, Нат, где ты? но он ушел, куда, того я не ведал, и со мною никого не было. Пробудило меня твердое намерение посетить мою новую завершенную церковь, для чего я оделся как возможно поспешнее, однакожь и с тщанием: на окнах от холодного ветра остался лед, и я закутался в плащ с двойною застежкою, хоть он и запачкан был свешным жиром. Вышедши на улицу, носильщик своею палкою шарахнул меня по коленям, так что я с руганью отлетел обратно в двери, кареты же с повозками до того сотрясали землю, Господь свидетель, что выходило похоже на природное трясенье, иначе — содроганье Земли. Сколько же дней и ночей, подумалось мне, пролежал я в огненной лихорадке? Сколько времени прошло? Какие-то подмастерья катали мяч по улице неподалеку от меня, однакожь, когда я крикнул им: который час? они не ответили, словно я был человеком невидимым, какого невозможно слышать. Все же я приметил рабочих, возвращавшихся домой с досками и лесницами, от чего решил, что поднялся под конец дня, но знать наверное не мог. Шагая мимо Лейсестерских полей, услыхал я, как некой шарлатан выкликает: что у вас? что у вас? У меня, подумалось мне, то, чего не излечить твоим каплям. Сюда встаньте, говорит какой-то малый, катящий тачку, а не то потроха наружу полезут. Тогда я отступил назад, в толпу простолюдинок, все в рваных платках, в синих передниках, с лицами, что, подобно собственному моему, сотворены по некоему неизвестному образу и подобию. Прошедши по Кранборн-стриту, где у дверей стояли повара, обливавшиеся потом, я завернул в Портерс-стрит, где в лавках, что на колесах ездят, были горами навалены орехи да устрицы. Все минует, все вещи сии обвалятся и сотрутся в прах, мои же церкви останутся жить. Оттуда направился я в Хоглен, где торговец тряпьем, ухвативши меня за руку, спросил: чего Вам, сэр, не достает? Мне? Мне не достает сего мира, ибо я прохожу сквозь него, будто призрак.
Шум города вселил в меня такую смуту и навеял такую слабость, что я едва ли мог стоять, и для того доехал каретою прямиком до самого Фенчерч-стрита, где вынужден был сойти по причине перевернутой на дороге тележки. Тут я снова услыхал крики вокруг себя: купите угрей отведать, знатные, выкликал один, а другой, подхвативши его эхо, завел свое сетование: кухонной утвари какой не желаете ли, девицы? я же шептал эти слова про себя, ступая по камням. Вошедши в Лайм-стрит, небо потемнело, похолодало, а тут появилась старуха с младенцем на спине и запела: отменныя писчия чернила! отменныя писчия чернила! и я сам словно бы опять сделался младенцем, до того знакомо прозвучали ее слова. За тем поднялся крик, какой я слыхал всю свою жизнь: кому что починять? кому что починять? и Леденгалл-стритом я шел, плача, ибо знал, что никогда более его не услышу. По улице Св. Марии Акс добрался я до Лондонской стены, и когда нагнулся, чтобы коснуться до нее, слезы мои упали на мох; за тем я направился в Мор-фильдс через Бишопсгат и мимо старого Бедлама, и тут мне почудилось, будто слышу, как ликуют безумные, те, которые не размышляют о Времени, как размышляю я; за тем по Лонг-аллею, где я миновал большую музыкальную лавку, близь которой толпа у дверей плясала под звуки новейшей песенки, а один краснолицый плут отбивал пальцами лад по прилавку. Глянув, я зашагал далее.
Читать дальше